Некоторые вопросы, которые горячо обсуждались, когда я был студентом лет сорок назад, давно потеряли свою актуальность. Другие все еще представляют интерес для нас, некоторые подверглись пересмотру или изменениям. Например, будучи студентом, я учил, что психология — это «наука о поведении» и все, что мы знаем о человеке или на что мы можем влиять, связано исключительно с его действиями или поведением. В этом, конечно, немало крупиц истины. Как мы можем узнать, что чувствует другой человек? По тому, как он или она действует. «Смотрите, как встревожена Шарлин — ее руки трясутся, она дрожит всем телом и, кажется, вся мокрая от пота!» «Бобби выглядит таким подавленным — его глаза опущены, он не может ничем заняться, никогда не улыбается и часто близок к тому, чтобы расплакаться». Или люди могут рассказать (сообщить информацию) о своих чувствах — это другая форма поведения. «Я очень беспокоюсь по поводу своего будущего — все, что я могу представить, сулит одни неприятности». Измерительные приборы иногда могут оценить непроизвольное поведение, которое выдает эмоции человека (например, использование осциллографов).
В 50-70-е годы часто можно было слышать следующее утверждение: «Если вы не можете пронаблюдать или измерить что-либо, то оно, вероятно, попросту не существует!» В этот период многие мои коллеги, поведенческие терапевты, ничего не говорили о чувствах, установках, мнениях, ценностях, представлениях и убеждениях, рассматривая их просто как подмножество различных форм скрытого поведения. На самом деле, в некоторых кругах считалось, что использование термина «по —
Ведение» в любом описании делает результаты в большей степени подвластными измерению и, таким образом, более научными. Мы больше не ели, а вовлекались в «пищевое поведение»; мы не думали, а демонстрировали «мыслительное поведение», и мы говорили о детском «спящем поведении», «плачущем поведении», «гневном поведении».
В свою книгу «Поведенческая терапия и то, что находится за ее пределами» (Behavior Therapy and Beyond, 1971) я включил отдельную главу «Когнитивное переструктурирование», что позволило многим поведенческим терапевтам того времени обвинить меня в увлечении «ментализмом», использовании «картезианского дуализма» и нарушении таким трудом достигнутой чистоты бихевиоризма. Сегодня подобные мнения разделяют только сторонники крайних мер. Недавно, в полном переиздании своей книги 1976 года «Клиническая поведенческая терапия» Голдфрид и Дэвисон (Goldfried and Davison, Clinical Behavior Therapy, 1994) констатировали: «Более нет необходимости приводить аргументы в пользу применения когнитивных переменных в клинической практике поведенческой терапии. Большинство терапевтов, которые осуществляют поведенческое вмешательство, регулярно используют когнитивный аспект в диагностике и терапии» (с. 282). С этой целью они цитируют Крэгхеда (Craighead, 1990), указывавшего, что более чем две трети членов Ассоциации развития поведенческой терапии теперь считают себя когнитивно-поведенческими терапевтами.
Переход от узкой позиции к широкой ориентации очевиден во многих кругах. Лучший пример тому — Альберт Элл и с (Albert Ellis), основатель рационально-змотивной терапии. Первоначально он называл свой психотерапевтический подход «рациональной терапией» (РТ), вскоре она была преобразована в «ра-ционально-эмотивную терапию» (РЭТ) и совсем недавно она была расширена до «рационально-эмотивной поведенческой терапии» (РЭПТ). Но акцент в большинстве работ по «когни —
Тивно-поведенческой терапии» или «рационально-эмотивной поведенческой терапии» прежде всего тримодальный — они относятся к формату А-В-С: эмоции (Affect), поведение (Behavior), когниции (Cognition). Хотя в рамках этого подхода используются некоторые сенсорные (например, метод релаксации) и има-жинативные техники (например, представление реакций, подавляющих страх) (Ellis, 1994, 1996), практикующие РЭПТ терапевты не уделяют должного внимания множеству доступных специфических и часто очень эффективных имажинагив-ных и сенсорных методик (например, Lazarus, 1984; Zilbergeld and Lazarus, 1987). Это, по моему мнению, приводит к серьезным упущениям.
Описывать нас как индивидов, которые только чувствуют, действуют и думают (эмоции — поведение — познание) значит упускать из виду тот факт, что у нас также есть пять органов чувств, которые сильно влияют на наше состояние (то, что я отношу к сенсорной модальности). И вдобавок к мышлению, планированию, вербализации, знанию и пониманию (то есть когнициям) мы также формируем образы (модальность представлений) прошлых, настоящих и будущих событий, что значительно влияет на то, что мы делаем, как мы себя чувствуем, что мы ощущаем и как мы думаем. Итак, для начала нам нужно трансформировать А-В-С в B-A-S-I-C (поведение, эмоции, ощущения, представления, когниции).
Но общая парадигма все еще не полна. Наше поведение, аффективные реакции, ощущения, представления и познание осуществляются не в вакууме. Мы, по сути своей, социальные создания. Наши межличностные отношения определяют так много наших радостей и огорчений и столь непосредственно влияют на ощущение удовлетворения жизнью (или его отсутствие), что вполне оправдывают особое место, занимаемое ими в нашей схеме. Таким образом, мы добавили межличностную модальность, получив шесть отдельных, но взаимодействующих измерений (BASIC I.). Кроме того, поскольку мы — и это очевидно —
Биохимические и нейропсихологические создания, надо включить в наш акроним биологическую модальность — BASIC I. B. Однако изменяя «В» на «D» для обозначения лекарственной зависимости — так как с клинической точки зрения наиболее частые биологические вмешательства предполагают использование психотропных средств — мы получаем более осмысленный акроним BASIC I. D. (основной Ид). Но следует помнить, что модальность «D» соответствует полному охвату медицинских и биологических элементов — питанию, тренировкам, соматическим жалобам, назначенным лекарствам, наркотикам и так далее.