Наиболее важный момент — это различие между теорией и наблюдениями. «Наблюдение» относится к категориям, которые требуют минимального размышления. Вот пример наблюдения: «он идет медленно; сутулится; его глаза опущены». Сделанные из этого наблюдения выводы — «Он, по всей видимости, очень подавлен»; «Он, вероятно, пытается справиться с приступом беспокойства»; «Я думаю, он очень недоволен чем-то» — относятся к сфере убеждений и догадок. Сравните две фразы: (1) «Люди слышали, что он спорил со своей женой, и потом видели, что он пинал садовые инструменты в своем дворике»; (2) «Он сделал это вследствие косвенной агрессии, возникшей из-за страха кастрации». Первая фраза (наблюдение) содержит некоторые заключения низшего уровня и нестопроцентные, нейтральные предположения, тогда как охват предположений, выраженных во второй фразе, делает ее качественно и количественно отличной от первой. Слишком многие терапевты склонны обращаться к «умственным изысканиям». Без должного уважения к объективным методам оценки, при проявлении чрезмерного внимания к гипотезам и предположениям и соответственно безразличия к обоснованности аргументов и слухов, будут преобладать хаос и неразбериха.
Если наблюдения проводятся не в вакууме, а находятся под влиянием нашей собственной точки зрения (мы применяем наши теоретические идеи к тому, что наблюдаем), возможно ли вообще отделить наблюдения от теории? Согласно крайним взглядам в рамках социального конструктивизма (например, Gergen, 1982), мы создаем то, что наблюдаем в такой степени, что не можем распознать изначально присущее и привнесенное; более того, мы создаем свои теории и категории и рассматриваем мир сквозь их призму. С этой точки зрения невозможно
Отделить наблюдения от теории. Мой коллега Стенли Мессер и я довольно энергично обсуждали эту тему; он отстаивал постпозитивистскую и постмодернистскую концепцию и предлагал герменевтическую перспективу вместо усеченного освещения объективной эволюции. Нюансы этой дискуссии выходят за рамки этой книги, и я отсылаю заинтересованного читателя к нашему опубликованному диалогу (Lazarus and Messer, 1991). Наиболее остро критиковал постмодернистскую теорию в психотерапии Хелд (Held, 1995), также можно обратиться к работе Вулфолка (Woolfolk, 1992).
Хотя в психологии, вероятно, нет «чистых» наблюдений, тем не менее, различие между наблюдениями и теориями не стоит отбрасывать в сторону. Суть в том, что различие не сводится исключительно к тому, что наблюдение содержит в себе лишь «чистые» факты, это может быть не совсем так. Если исходить из предположения о том, что эти два понятия разделить совершенно невозможно, то как мы можем проверить наши теории? Я должен упомянуть, что с моей точки зрения, психодинамическое наследие, когда оно лишено своего избыточного теоретического багажа, позволяет правильно оценивать наблюдения относительно того, что люди способны отвергать, не признавать, проецировать, вытеснять, разрушать и подавлять свои эмоции, и что бессознательные процессы часто важны для полного понимания поведения. Эти замечания не следует истолковывать превратно, я вовсе не стремлюсь подчеркнуть значимость концепций «защитных механизмов» или «бессознательной психической деятельности».
Мои заявления естественно приводят нас к рассмотрению ряда вопросов. Какие модели необходимы для объяснения особенностей человеческого поведения? Какие термины и понятия требуются для выстраивания адекватной психотерапевтической структуры? Должны ли мы постулировать существование души, психической энергии, архети —
Пов, инстинктов, реализованных наклонностей, эдиповых желаний, бессознательного, структуры Эго или внутреннего ребенка? Ситуация в нашей профессиональной сфере была бы совершенно иной, если бы мы уделяли больше внимания принципу экономии (положению о том, что из двух равноценных гипотез предпочтение будет отдано самой простой) и учитывали принцип бритвы Оккама (который полагает, что не должно быть излишне предпочтительных моделей объяснения).
В широком смысле мы являемся продуктами взаимодействия генетического наследия, или физической среды, и социальной обучающей среды. Но все это не дает нам информации о том, как, когда, где и почему приобретаются определенное поведение, взгляды, понимание, фантазии, паттерны межличностных отношений. На самом деле, я считаю, что результаты, имеющие отношение к этиологии и причинной обусловленности, истолковываются неправильно. Более того, чтобы решить проблему, нам не нужно точно, скрупулезно объяснять, что именно послужило причиной ее появления. В духе принципа бритвы Оккама я утверждаю, что нам не надо выходить за рамки семи конструктов при объяснении причин психологического нарушения и механизмов их изменения.