Порка Фрейда уже давно стала модной. Ни одному современному читателю не удается пройти мимо недавней резкой критики, которой подверглась психоаналитическая теория за то, что была настолько же устаревшей, как и отжившая культура, из которой она появилась. Психоанализ обвиняют в том, что он представляет собой псевдонауку, которая основана на устаревшей научной парадигме и заслонена недавними достижениями в нейробиологии снов и генетике шизофрении и эмоциональных расстройств. К тому же критики провозглашают, что это типично мужская фантазия человеческого развития, изобилующая дискриминацией женщин и созданная на основе искаженных историй дел и неаккуратных, а иногда и воображаемых наблюдений.
Эта критика была столь распространенной и разрушительной, что дошла даже до з^чебных терапевтических программ: целое поколение практикующих психиатров получило образование с осуждающим и, в целом, неосведомленном взглядом о человеке, чьи идеи составляют саму основу психотерапии.
Позвольте предложить здесь мысленный эксперимент. Представьте, что вы пребываете в отчаянии из-за потерпевших крах отношений. Вас осаждают ненавистные пренебрежительные мысли о женщине, которзао вы идеализировали многие месяцы. Вы не можете не думать о ней, вы j чувствуете себя глубоко, возможно, смертельно раненным, и обдумываете самоубийство — чтобы не только покончить с вашей болью, но и наказать женщину, вызвавшую ее. Отчаяние навязчиво преследует вас, несмотря на все попытки утешения со стороны ваших друзей. Каков будет ваш следующий шаг.’^
Скорее всего, вы будете склоняться к консультации с психотерапевтом. Ваши симптомы: депрессия, злость, навязчивые мысли — все это не только указывает, что вам необходима терапия, но и на то, что она окажет на вас благотворное влияние.
Теперь попробуем отклониться от этого опыта. Вообразите, что вы испытываете те же самые симптомы, но более ста лет назад, скажем, в 1882 году, и живете в Центральной Европе. Что бы вы предприняли.-^ В точности та же проблема стояла передо мной несколько лет назад, когда я работал над романом «Когда Ницше плакал». По фабуле требовалось, чтобы Ницше увиделся с терапевтом в 1882-м (тот самый год, когда он находился в глубоком отчаянии из-за Зсшершения своих отношений с Лу Саломе).
Но кто стал бы терапевтом Ницше.-* После глубо —
Кого исторического исследования стало очевидным, что в 1882-м, всего лишь 120 лет назад, не было подобного сзоде-ства. Если бы Ницше обратился к врачу, ему бы сказали, что любовные томления не являются медицинской проблемой, и посоветовали отправиться на лечение в Мариенбад или один из других источников минеральных вод в Европе. Или он мог бы обратиться к симпатизирующему священнику за религиозной консультацией. Практикующие светские терапевты.-* Ни одного! Хотя у Либольта и Бернхейма и была своя школа гипнотерапии в Нанси, Франция, они не предлагали психотерапию саму по себе, но только гипнотическое избавление от симптома. Еще только предстояло изобрести сферу светской психотерапии; она ждала прихода Фрейда, который в 1882 году был обычным аспирантом-клиницистом и еще не вступил в область психиатрии.
Фрейд не только сам изобрел психотерапию, но и сделал это одним наскоком. В 1895 году (в «Исследованиях истерии», сочиненных в соавторстве с Джозефом Брейе-ром) он написал поразительно предвидящую статью о психотерапии, которая служит прототипом для многих изменений, произошедших за последующие сто лет. В ней Фрейд закладывает основы нашей области: ценность инсайта и глубокого самоанализа, и самовыражения; существование сопротивления, переноса, вытесняемых из сознания травм; использование снов и фантазий, ролевых игр, свободных ассоциаций; необходимость обращаться к характерным
Проблемам, равно как и к симптомам; и абсолютная необходимость доверительных терапевтических отношений.
Я считаю эти вопросы столь действенными для образования терапевта, что в течение десятилетий в Стэнфорд-ском университете я читал курс по осмыслению роли Фрейда, в котором я особенно фокусировался на двух моментах: прочтении текстов Фрейда (а не вторичных источников) и оценке того исторического контекста, в котором создавав лись эти работы.
Довольно часто популяризаторы бывают весьма полезными для студентов, читающих работы мыслителей, которые не могзт писать ясно (или предпочитают намеренное затемнение смысла) — например, такие философы, как Гегель, Фихте или даже Кант, или в области психотерапии — Салливан, Фенихель или Фэйрбэйрн. Но с Фрейдом все иначе. Хотя он и не получил Нобелевскую премию за вклад в науку, он был награжден премией Гете за свои литературные достижения. Во всех текстах Фрейда его проза искрится даже сквозь покров перевода. И действительно многие клинические истории напоминают истории мастерского рассказчика.
В своем курсе я особенно концентрируюсь на первых текстах: «Исследованиях истерии», избранных эпизодах «Интерпретации снов» и «Трех эссе о теории сексуальности» — ив общих чертах рассказываю об историческом контексте их создания — иными словами, о психологиче —
Ском Zeitgeist’ конца XIX века — что позволяет студенту осознать, насколько революционными были его инсайты.
Еще одно соображение: мы не должны недооценивать достижения Фрейда на основе принципов, разработанных различными фрейдистскими психоаналитическими институтами. У Фрейда было много последователей, жадных до некоей ритуальной ортодоксальности, и многие психоаналитические институты заняли консервативную и статичную позицию по отношению к его работе, весьма не согласующуюся с его собственным вечно изменяющимся созидательным и новаторским характером.
В своем собственном профессиональном развитии я был чрезвычайно двойственно настроен по отношению к традиционным учебным психоаналитическим институтам. Мне казалось, что консервативная психоаналитическая позиция моих дней переоценивала важность инсайта, особенно в том, что касалось психосексуальных эволюционных проблем, и, более того, не отдавала отчета в важности человеческой встречи в рамках терапевтического процесса. (Теодор Рик писал: «Сам дьявол не смог бы напугать многих психоаналитиков больше, чем использование слова «я».) Вследствие этого я принял решение не поступать в психоаналитический институт и, оглядываясь на мою карьеру, считаю это одним из самых лучших решений в моей
Жизни. Столкнувшись с сильнейшим чувством профессиональной изоляции и неуверенности, я, тем не менее, получил свободу преследовать свои собственные интересы и размышлять безо всяких ограничительных предрассудков. Сегодня мое восприятие психоаналитической традиции значительным образом изменилось. Несмотря на то, что мне по-прежнему не нравятся многие внешние атрибуты и идеологические позиции психоаналитических институтов, все же эти институты часто выступают единственным оптимальным вариантом, единственным местом, где лучшие и ярчайшие умы нашей области обсуждают технические психодинамические вопросы. Кроме того, на мой взгляд, недавно произошло благотворное развитие в психоаналитической мысли и практике: я имею в виду появление быстрорастущего интереса к психоанализу и литературе по интерсубъективности и психологии двух лиц, которое отражает новое осознание драматической роли фундаментального столкновения с другими людьми в процессе изменения. В значительной степени прогрессивные психоаналитики борются за большую искренность и раскрытие в своих отношениях с пациентами.
Так как «управляемая забота» стимулирует более краткое обучение (и потому снижение затрат посредством снижения вознаграждения за труд терапевта), терапевтам более чем обычно необходимо дополнительное клиническое обучение для выпускников. Психоаналитические институ —
Ты (которые можно широко определить как фрейдистские, юнгианские, межличностные, экзистенциональные) предлагают, безусловно, более содержательное и всестороннее динамическое обучение психотерапии для специалистов. Кроме того, культура института противостоит изоляции, неотъемлемой части терапевтической практики, предлагая сообщество равных умов, группу коллег, которые сталкиваются с похожими интеллектуальными и профессиональными трудностями.
Наверное, я чересчур паникую, но мне кажется, что в дни безжалостной атаки на сферу психотерапии психоаналитические институты могут стать последним бастионом, хранилищем собранной психотерапевтической мудрости, подобно тому, как церковь в течение многих столетий являлась хранилищем философской мудрости и единственной областью, где обсуждались серьезные экзистенциальные вопросы: цель и ценности жизни, нравственность, ответственность, свобода, смерть, общность, взаимосвязь. Безусловно, существуют сходства между психоаналитическими институтами и религиозными институтами прошлого, и очень важно, чтобы мы не повторяли тенденции некоторых религиозных институтов подавлять любые другие проявления глубокомысленного рассуждения и предписывать, о чем разрешается думать мыслителям.