1. Истоки стратегического подхода б терапии
Чтобы наблюдать самые простые, но настоящие отношения между предметами, необходимы очень глубокие знания.
И совсем не странно, что только необыкновенные люди умалчивают об этих открытиях, которые, потом кажутся такими легкими и простыми. Г. К Лихтенберг. Книжечка утешении
Если мы хотим добраться до истоков стратегического подхода, то можем выбирать между двумя путями.
Первый путь заключается в рассмотрении не только специфического Ars CurandiU, но и в обращении к традиции «стратегического» мышления, корни которого уходят в глубин}’ человеческой истории. Под стратегическим мышлением мы понимаем не просто специфическую философскую школу, атакой подход в мышлении («Hbe.Ral Tliinking»), Который основывается на непоколебимой «пластичности», отрицающей какую бы то ни было форм}’ «абсолютного», так же как любую не подлежащую обсуждению «истину» — на этом основании такой подход интересуется функционированием вещей с прагматической и свободной от иллюзий позиции. Это то, что мы имеем в виду, употребляя термин «радикальный конструктивизм». Предшественников этого
^ Лат. — искусство врачевания. — Прим. пер.
4-5878
49
Стиля мышления можно найти в греческой философии — начиная с досократовского периода и до софистов и Эпикура, так же как и на Востоке — в буддизме и дзен. Стратегическое направление мышления пересекло всю историю человеческой культуры, от ее истоков до наших дней, благодаря голосу и личности многих его представителей.
Такая историческая и философская перспектива, вне всякого сомнения, заслуживает углубленного изучения, но это выходит за пределы данной работы и за пределы компетенции ее авторов.
Вторая возможность — начать с более современного и специфического приложения «стратегического» и «конструктивистского» мышления к пониманию «человеческой натуры» и ее проблем и, как следствие, к области психических и поведенческих расстройств.
С этой точки зрения становится очевидным, что отцом стратегической терапии без тени сомнения является Мил-тон Эрпксон. В течение своей поразительной, продолжавшейся более сорока лет карьеры гипно — и психотерапевта, он разработал множество стратегий и техник вмешательства для решения проблем психического и поведенческого характера в краткие сроки.
Признанный наивысшим авторитетом в области изучения и применения гипноза, М. Эриксон с гениальностью перенес в приктадной сектор клинической практики свои открытия и наблюдения, относящиеся к феноменам гипноза п внушения, и особенно те из них, которые относятся к особым свойствам некоторых типологий языка или терапевтического общения и которые играют роль самого настоящего гипнотического внушения, способного привести пациента к быстрым и эффективным изменениям. До недавнего времени в работах Эриксона менее всего был известен разработанный им Стратегический Подход к лечению отдельных пациентов, пар и семей: не прибегая к Формальному Использованию гипноза, а используя свой особый стиль, остающийся глубоко связанным с Его собственной Концепцией гипноза как психосоциального и межлнчност —
50
Ного феномена и поэтому свободного от ауры тайны и «магического ритуала». Эта концепция выражается в особом стиле терапевтического общения, основывающемся на изысканных формах вербального и невербального языка. М. Эриксон не сформулировал своей теории «человеческой натуры», или, лучше сказать, теории личности, поскольку считал, что каждый субъект представляет собой неповторимое существо с личным опытом и совершенно индивидуальными способами восприятия и переработки реальности. В связи с этим, следуя его точке зрения, клинические исследования должны принимать это в расчет, а стратегии вмешательства всегда должны адаптироваться к конкретному субъекту, к контексту его взаимоотношений и к его жизненному опыту. «Стратегическая терапия не является особой концепцией пли теорией: под этим названием подразумевается тот тип терапевтического вмешательства, при котором психотерапевт берет на себя ответственность непосредственного влияния на пациента» (Haley. 1972, 8). В рамках стратегической перспективы Эриксона не существует теоретических предубеждений пли замкнутости в жесткие системы, претендующие на исчерпывающее описание человеческой натуры, хотя и представляется очевидной тесная связь его подхода с теорией коммуникации и особенно с системным подходом в семейной терапии. Эриксон. являясь не теоретиком, а. очевидно, прагматиком, не оставил никакой написанной им работы, относящейся к его персональной модели психотерапии, хотя ее и можно проследить, читая огромное количество опубликованных им статей и специфических исследований о гипнозе с описанием многих клинических случаев. Его техники и стратегии, или. даже можно сказать, его личная манера проведения терапии, представляют собой наилучшую демонстрацию стратегического подхода к лечению психических и поведенческих расстройств. Многие авторы сделали попытку формализовать его терапевтический подход на теоретико-прикладном уровне.
51
Однако, представляется вполне вероятным, что эти авторы (Bandler, Grinder. 1975: Bergman, 1985: Haley. 1967, 1973, 1985; Lankton, 1983; Rabkin, 1977: Ritterman. 1983: Rosen. 1982; Erickson, Rossi 1979, 1982; Simon era/.. 1985: Watzlawick, 1977, 1985; Zeig, 1980. 1985, 1987) вписали работы Эриксона внутрь своих собственных теоретико-прикладных концепций, в связи с чем было бы уместнее говорить о вдохновленных работами Эриксона подходах в терапии, а не о терапии Эриксона в узком смысле этого слова.
Мы считаем необходимым уточнить, что в рамках данной книги из работ Эриксона мы используем его формулировки и систематизацию, относящиеся к интеракционистской перспективе, или к прагматике общения, поскольку именно с ней мы имеем дело, говоря о стратегической терапии.
И действительно — стратегическая модель является плодом эволюционного синтеза системных теорий, исследований семьи и общения, проведенных школой Пало Альто под руководством Бейтсона и Джексона, и клинической практики и исследований феномена гипноза М. Эриксона.
Как считает кибернетик фон Форстер (1987), коперни-ковская революция в психологии и психиатрии 50-х годов, представленная интерактивно-системной формулировкой, произошла не только благодаря исследованиям группы психологов, но она явилась плодом пересечения новаторских открытий в различных отраслях науки: в антропологии, в исследованиях общения Бейтсона: в кибернетике и физике, в теориях Эшби. фон Форстера и др.; в эриксоновс-ких исследованиях клинического гипноза.
По утверждению Хейли (1973). Эриксон был не только отцом стратегической терапии, но и техническим вдохновителем многих терапевтических процедур, свойственных системной семейной терапии. В то время как Бейтсон считается отцом теории интерактивно-системного подхода в психологии и психиатрии. Эриксон является учителем, к которому обращаются за стратегиями в клинической практике для изменения дисфункциональных состояний в краткие сроки. Как уже было сказано выше, его работы характеризова —
52
Дись постоянным поиском и применением в клинике идей и интуитивных находок, приведших к разработке целого арсенала техник терапевтического вмешательства, которые часто используются в стратегической терапии. Стало быть, с точки зрения теоретической формулировки представленная здесь психологическая модель может быть определена и как системно-стратегическая, поскольку мы считаем подход Пало Альто в семейной терапии и оперативные процедуры Эриксона явно дополняющими друг друга. Таким образом, на основании уже перечисленных научных открытий и экспериментов развилась новая концепция реальности и ее восприятия индивидом и. соответственно, родился новый способ рассматривать психологическую и психиатрическую проблематики, особенно в отношении формирования расстройств и освобождения от них.
Из-за недостатка места в рамках данной работы мы ограничимся перечислением лишь некоторых моментов упомянутой объемной теоретико-прикладной модели, анализируя, в частности, ее эволюцию вплоть до построения современной модели стратегического подхода в терапии. 2. Системная революция в психотерапии
В основе теории системного подхода в психотерапии и вытекающей из нее практики заложено рассуждение о том, что все классические психологические и психиатрические теории, как и другие научные концепции, проникнуты эпистемологией своей эпохи и характеризуются тем, что основаны на первом законе термодинамики «поскольку их внимание направлено почти исключительно на феномены сохранения и трансформации энергии. Понятие причинности, принятое в их теоретических моделях, является непременно линейным, односторонним» (\Vatzlawick, 1976, 7), и, следовательно, событие А определяет событие Б, событие Б приводит к В — и так далее — от прошлого к настоящему’ и к будущему. Таким образом, с точки зрения этой теоретической перспективы любой тип объяснения или исследования события должен прибегнуть к анализу прошлого, по —
53
Скольку оно является причиной настоящего. Только понимание прошлого, согласно этим теориям, может привести к пониманию и возможному’ изменению настоящего. Но в 50-е годы другая эпистемология завоевывает все большее признание внутри научного сообщества. Эта эпистемология «вместо того, чтобы опираться на понятие Энергии П вытекающую из него Оаноспюроннюю причинность, Основывается на концепции Информации, То есть Порядка, модели, негативной энтропии, В данном случае на втором законе термодинамики. Ее принципы являются кибернетическими, ее причинность является причинностью Кругового Типа, основанной на принципе обратной связи, и поскольку информация представ. ляет собой ее центральный элемент, она обращается к процессам коммуникации в системах, понимаемых в широком смысле слова, и, следовательно, также в системах человеческого общения, таких как. например, семья, различные организации и =даже международные отношения» (\Vatzlawick. 1976, 8).
Если наблюдать поведение человека с точки зрения системного подхода и кибернетики, то есть рассматривая отдельных индивидов не как предмет в себе, снабженный собственной «детерминированной» схемой развития и поведения, а как взаимно влияющих друг на друга существ, взаимодействующих внутри системы отношений или в контексте, характеризуемом постоянным гг взаимным обменом информации, то совершенно меняется классическая перспектива исследований человеческой личности и поведения. Анализ индивида «в себе», вне его отношений с другими индивидами и вне контекста его ситуации, представляется невозможным. Как в математике некое число существует только в зависимости от своей функции в операционном контексте и в своем отношении с другими числами, так и отдельный индивид выражает самого себя и свое поведение в зависимости от своих взаимодействий с другими индивидами и с окружающим его миром. К этому наблюдению общего характера следует добавить понятие Обратной связи, А именно — ту особенность
54
Всех живых существ, находящихся внутри системы коммуникации, благодаря которой они являются не просто чистыми отправителями или получателями информации, но также всегда посылают и получают обратную связь относительно отправленного или полученного сообщения. Обратная связь — это возвращающееся к отправителю сообщение, определяющее круговорот информации и взаимовлияний между субъектами коммуникации. В результате продуцируется Причинность кругового пита, Внутри которой не существует чисто причинно-следственных отношений, а наблюдается более сложная форма взаимной причинности между задействованными во взаимоотношении переменными. Таким образом преодолевается ограничивающий принцип Односторонности и. чиненной причинности, Представленных графически следующим образом:
В данном случае процесс принимает круговую форму взаимоотражения (реверберации) посредством системы обратной связи между переменными. Когда вступает в игру такой круговой процесс, перестает существовать начало и конец, а имеет место лишь система взаимного влияния между переменными. Из этого вытекает необходимость изучения феномена во всей его глобальности, с учетом того, что каждая переменная всегда проявляет себя в зависимости от ее отношений с другими переменными и от контекста ситуации. Отсюда следует констатация: сумма отдельных частей не эквивалентна целому7, и изоляция единичной переменной для изучения ее характеристик непременно приводит к редукционизму и к искажениям в познании, в результате чего не
55
Формируется целостного представления об особенностях единичной переменной и не происходит реконструкции всего процесса взаимоотношений. В связи с этим возникает необходимость изучения феноменов взаимодействия, поскольку именно они вместе с индивидуальными характеристиками переменных определяют протекание процесса и проявление каждой отдельной переменной. Только посредством наблюдений за этой динамикой и за управляющими ею правилами можно получить корректное представление об отдельных феноменах и об их происхождении.
Из этих теоретических предпосылок становится очевидным новаторство и альтернативность системной теории по отношению к классическим психологическим и психиатрическим концепциям, ибо все они направлены на анализ интрапсихического и на анализ отдаленного прошлого, рассматриваемого в качестве детерминирующих и односторонне направленных причин поведения человека в настоящий момент.
Таким образом, произошел переход к совершенно новому — и даже революционному по отношению к старым концепциям — способу рассмотрения событий. Как уже упоминалось, это произошло внутри различных научных дисциплин, и благодаря этому переходу был достигнут альтернативный и новаторский способ концептуализации человеческих проблем, нашедший свое выражение в такой области психотерапии, как семейно-системная терапия.
Внутри этой модели терапевтического вмешательства главный фокус внимания больше не направлен на анализ причин в прошлом, а концентрируется на общении и на его проявлении в настоящий момент. Вне всякого сомнения, вдохновителем данной концепции был Грегори Бейтсон. сформулировавший данный тезис в совместной работе со своей исследовательской группой в сотрудничестве с Д. Джексоном и применивший его в области прикладной психологии и психиатрии.
Исследовательская группа Бейтсона применила принципы, разработанные в кибернетике и антропологии, к изу —
56
Чению семей, в которых кто-то страдал эмоциональными расстройствами. Так из эмпирических находок и вследствие смешения теоретической проспективы (от классической точки зрения в психиатрии, которая вписывает дисфункциональное поведение в рамки клинических расстройств, к антропологической перспективе, которая старается объяснить роль и функционирование такого поведения в его специфическом контексте) родилась гипотеза, в дальнейшем ставшая теорией, согласно которой в основе «психического» расстройства лежит дисфункциональное общение субъекта, имеющего расстройство, с остальными членами его главной референтной группы. Таким образом фокус внимания сместился с единичного субъекта, рассматриваемого как система «в себе», к индивиду как системе, взаимодействующей с другими системами внутри более сложной и структурированной системы отношений («психопатологическое поведение не существует у изолированного индивида, оно является лишь одним из видов патологического взаимодействия между индивидами» (\Уаг21а\\’1ск Е. га1, 1967)).
В результате всего этого в психотерапии произошел переход от внутреннего (внутрияичностнаго) К внешнему (межличностному). От ретроспективного анализа, направленного в прошлое, к изучению правил, регулирующих взаимодействие Здесь И Сейчас; От вопроса Почему Возникла проблема к вопросу о том, Что из себя представляет И Как может быть изменена Существующая проблема; от экстремальной пассивности терапевта в клинической практике к применению его личного влияния для изменения проблемной ситуации. Следовательно, под Психотерапией в стратегическом подходе понимается изменение, существующей в группе людей дисфункциональной системы отношений на основе, скрупулезного изучения межличностного общения. Д. ля достижения изменений применяются парадоксальные или иной раз кажущиеся лишенными логики действия или предписания.
57
«Изучая общение, можно выявить его "патологии" и показать, что именно они вызывают патологическое взаимодействие. Может так случиться, что человек попадает под влияние двух противоречивых приказов, заключенных в одном и том же сообщении — в парадоксальном сообщении. Если человек не в состоянии отделаться от подобного Двойного ограничения, Его ответом на такое сообщение станет патологическое поведение, проявляющееся во взаимодействии» (Watzlawick Et Ah, 1967).
Данная ситуация является типичным примером знаменитого «двойного ограничения» («Chuble Bind»), Существование которого в виде формы дисфункционального общения было выявлено группой Бейтсона в так называемых Семьях с психопатологической трансакцией. Каким бы образом ни ответил на сообщение с двойным ограничением субъект, закованный в узы подобной системы коммуникации, он неизменно испытывает состояние диссонанса, поскольку сама структура полученного сообщения не дает ему возможности найти не порождающий тревоги и чувства вины выход из ситуации. Как подчеркивается Джанната-сио и Ненчини (Giauuattasio, Nencini, 1983), понятие «двойного ограничения», лежащее в основе формирования концепции системной семейной терапии, обладает большим и эффективным Эвристическим Могуществом, то есть имеет прогностическое значение, а не только подтверждает изначальную гипотезу апостериори 1?. как это свойственно многим концепциям в психотерапии.
Помимо этого знаменитого понятия группа исследователей, возглавляемая Бейтсоном и Джексоном (в дальнейшем он основал Институт психических исследований в Пало Альто и стал его первым директором), выявила многие другие интерактивные типологии, оказывающие эффект, подобный ситуации двойного ограничения: тактики, игры,
^ A posteriori (лат.) (букв, «из последующего») — понятие, суждение, познание, происходящие из опыта; а
Priori — понятие, суждение, познание, происходящие из чистого разума.
58
Симметрии и прочие механизмы общения, вынуждающие субъекта, как правило более слабого в группе, к структурированию патологического поведения. Из подобных эмпирических наблюдений и теоретических формулировок выросла модель семейной терапии, базирующаяся именно на терапевтическом вмешательстве, нацеленном на разблокирование постоянно повторяющихся ситуаций в системе дисфункционального общения. Подобные вмешательства чаше всего базировались на использовании парадоксальных сообщений, таких как «предписание симптома», и прочих процедур, например, «терапевтического двойного ограничения» и т. д. Одно из революционных новшеств, внесенных системной терапией в клиническую практику по сравнению с другими подходами в психотерапии, заключается в использовании одностороннего зеркала и видеозаписи сессий. Это дает нам возможность вновь подчеркнуть методологическую и эпистемологическую корректность системного подхода, как на уровне исследований, так и на уровне процедур терапевтического вмешательства. Начав с предварительного наблюдения семей с патологичной трансакцией, группа Пало Альто. подобно Бейт-сону. использовала видеозапись и внимательно изучала семейные взаимодействия всей исследовательской командой. При дальнейшей разработке стратегий терапевтического вмешательства для лучшего изучения феноменов общения в семье к привычной видеозаписи была добавлена техника одностороннего зеркала, чтобы группа исследователей могла непосредственно наблюдать, как протекает сессия и подсказывать терапевту стратегии и предписания с помощью интерфона. Таким образом, на практике сессия проводилась не одним терапевтом, который лично переживал терапевтическое взаимодействие, но целой командой, состоящей из терапевта и группы, сидящей за зеркалом.
Все это, несомненно, обеспечило более системную и контролируемую, опирающуюся на работу группы терапевти —
59
Ческую практику. Кроме того, видеозапись позволила в последующем изучать клинические взаимодействия, на практике это дает реальный и объективный материал для разработки стратегий терапевтического вмешательства. Очевидно, что данная методологическая практика сильно отличается, как в терапии, так и в клиническом исследовании от всех форм практики, принятых в других терапевтических моделях, где абсолютно запрещено подключаться к терапевтическом;’ сеансу, а для того, чтобы узнать детали сессии, нужно удовольствоваться отчетом терапевта. Последний, как бы он ни старался быть честным, в своем отчете подчеркнет все замеченные им детали своей работы, но потеряет большую часть информации, которую можно получить из прямого наблюдения терапевтического взаимодействия. Таким образом, акцент будет сделан лишь на одной части работы, и мало внимания будет обращено на остальное, причем, именно та часть работы, которая окажется в фокусе внимания, скорее всего, будет находиться в большем согласии с психологической теорией, принятой терапевтом.
Тот, кто занимается исследовательским наблюдением, знает, как тяжело собирать данные и быть объективным, даже находясь во внешней по отношению к ситуации позиции. Мы представляем себе, насколько задача становится тяжелее, когда наблюдатель полностью задействован в терапевтическом взаимодействии; как правило, такая форма «участвующего наблюдения» ведет к значительном}’ искажению в сборе данных и. чаше всего, обеспечивает подтверждение теоретической гипотезы терапевта. Как говорил Эйнштейн: «Именно теория определяет то. что мы наблюдаем».
Теоретико-прикладные утверждения системной модели, напротив, базируются на эмпирическом изучении семейного и терапевтического взаимодействия, проведенном посредством вышеописанных процедур. Следовательно, можно утверждать, что таковая формулировка выстраивается на жестких эпистемологических критериях, соответ —
60
Ствующих современному7 развитию философии науки. Кроме того, можно сказать, что в процедурах изучения и исследования системная модель опирается на достоверные и допускающие проверку инструменты и методологии, что отличает ее от большинства других принятых в психологии и психиатрии моделей. 3. От семейной терапии к стратегической терапии
После этого краткого введения в историю возникновения и развития системной терапии читателю легче будет понять, каким образом данные теория и практика пересекаются с исследованиями гипноза и с клинической практикой М. Эриксона. И, как уже было сказано, понять, каким образом связаны между собой работа знаменитого гипнотизера и теоретико-прикладная формулировка группы Пало Альто относительно стратегий изменения.
По этому поводу стоит вспомнить, что Грегори Бейтсон, Джей Хейли и Джон Уикленд в рамках знаменитого проекта по исследованию общения внимательно изучали тип терапевтического взаимодействия Эриксона, его стратегии и идеи относительно психологической и психиатрической проблематики. В те годы Эриксон был на вершине своей карьеры гипно — и психотерапевта, но особенно он был знаменит своими почти чудотворными терапевтическими вмешательствами, которые основывались на непривычных стратегиях, находившихся в явном контрасте с классическими психотерапевтическими процедурами, отличаясь от последних не только своей операциональной оригинальностью, но и эффективностью и экономичностью. Эти характеристики стиля Эриксона в проведении терапии создали ему славу почти мага и навлекли на него гнев и обвинения со стороны традиционной медицины и психиатрии в Америке того периода, которая, возможно, считала его существование возмущающим спокойствие.
Для группы исследователей системного подхода терапевтический подход Эриксона являлся базовым клиническим материалом. Действительно, оказалось, что великий тера —
61
Певт разработал и использовал на интуитивном и эмпирическом уровне терапевтические стратегии, представляющие собой прямое и упреждающее употребление теоретико-прикладных формулировок, формализованных группой Бейтсона и Джексона на уровне модели. Например, было замечено, что великий маэстро, базируясь на своем опыте гипнотизера, использовал в терапии некоторые виды парадоксальных предписаний; что он применял в качестве терапевтического приема неожиданность, использовал сопротивление пациента; и что он, как великий иллюзионист, ставил пациента в такое положение, из которого единственным выходом для последнего было преодоление своей проблемы. Таким образом, с помощью гипноза Эриксон необычным п индивидуальным путем пришел к применению того типа психотерапии, который находится в полном созвучии с теоретическими положениями системного и инте-ракционнстского подходов. Это позво. ляло ему успешно п в краткие сроки лечить отдельных индивидов, семьи и пары.
Исходя из этих оснований и из десятилетнего опыта использования в терапии упомянутых теорий коммуникации, стратегический подход постепенно сформировался как специфическая теоретико-прикладная перспектива, представляющая собой развитие семейной терапии.
Отличие стратегического подхода от классической системной семейной терапии заключается в том, что его внимание сконцентрировано больше не на семейном взаимодействии и реорганизации данной системы отношений, а на представленной проблеме, на том. что ее поддерживает, и на том, каким образом можно быстро изменить ситуацию. Тем не менее представляется очевидным, что обе перспективы часто перекрещиваются и дополняют друг друга. В самом деле, зачастую решение представленной пациентом (пациентами) проблемы приводит к изменению семейных взаимодействий, так же как и с помощью изменений в системе отношений становится возможным решение специфической проблемы. Главным для терапевта должен быть вопрос: какая стратегия более эффективна в случае данной про —
62
Блемы? На этом основании, уяснив, как функционирует целая система, принимается решение: встретиться ли с отдельным пациентом или же со всей его семьей, воздействовать ли непосредственно на семейную систему или же только на субъекта.
Говоря об этом, следует пояснить, что не существует единой модели стратегической терапии: действительно, в рамках стратегического подхода развились различные * модели терапевтического вмешательства. Тем не менее, проводя синтетическое обобщение, можно выделить две наиболее сформировавшиеся модели, оказавшие наибольшее влияние на мысль и практику авторов-стратегов: Модель Хеши (1967. 1973, 1976; Montalvo, Haley. 1973: Madanes, 1981) и модель MRIПало Алъпю (Weakland. Fisch, Watzlawick. Bodin. 1974: Watzlawick. Weakland. Fisch, 1974; Watzlawick, 1977; Herr, Weakland, 1979; Fisch. Weakland. Segal, 1982). Обе эти модели берут начало из опыта, полученного авторами во время работы в группе Бейтсона и из непосредственного сотрудничества с Милтоном Эриксо-ном. Исходя из этого опыта и основываясь на собственной терапевтической и исследовательской деятельности, авторы сформулировали два стратегических подхода, созвучных между собой по ряду аспектов, но отличающихся некоторыми теоретико-прикладными характеристиками, которые мы постараемся вкратце изложить в рамках данной книги.
Согласно Хейли и его группе, проблема определяется главным образом иерархической неконгруэнтностью внутри семьи и вытекающими из нее дисфункциональными последовательностями действий, которые характеризуются союзничеством п борьбой за власть. Симптом является метафорой проблемы и представляет собой ее. решение, предпринятое субъектом, хотя и неудовлетворительное.
Терапия концентрируется на перераспределении власти (сами симптомы рассматриваются как инструменты власти) посредством реорганизации иерархии внутри семейной системы. Терапевт внедряется непосредственно внутрь сп —
63
Схемы власти в семье и осознанно старается реорганизовать ее более функциональным способом (Haley. 1976. 80).
«Один из способов найти подход к решению проблемы — давать директивы, непосредственно направленные на цель, как, например, провожать в школу не желающего этого ребенка. Для тех семей, в которых прямое вмешательство не дает желаемого эффекта, терапевт применяет альтернативный способ, мотивирующий семью к достижению поставленной задачи. Если и это не даст желаемого эффекта, терапевт пойдет еще и по другому7 пути» (Madanes, 1987. 40).
Стиль терапевта здесь заметно директивный. Фундаментальным понятием этого подхода является «преодоление кризисов (переходных моментов) на разных этапах семейной жизни». «Хейли (1973) выделил шесть следующих этапов:
А) период ухаживания;
Б) начальный период семейной жизни;
В) рождение ребенка и взаимоотношения с ним:
Г) средний период семейной жизни:
Д) отделение родителей от детей;
Е) выход на пенсию и старость.
Особый интерес в данном подходе связан с моментом, когда взрослый ребенок покидает родительский дом (Haley, 1980). Считается, что часто проявляющиеся в данной фазе серьезные патологические феномены (шизофрения, преступность, наркомания и т. д.) являются продуктом тех трудностей, с которыми человек сталкивается в момент, который он считает завершенным этапом в определенном цикле своего существования. Таким образом, все традиционные диагностические категории, рассматриваемые в контексте семейной ситуации индивида, находят новое определение в терминах трудностей перехода от одной фазы жизненного цикла к другой» (Madanes, 1987, 35).
Проблемы или симптомы рассматриваются как формы общения между индивидами внутри определенного
Социального контекста, патологические системы описываются
64
В терминах плохо функционирующих иерархий, которые следует реорганизовать в более функциональный порядок.
С точки зрения MRI проблема определяется механизмом действий и ответных действий, который задействуется и поддерживается «предпринятыми попытками решения» проблемы, используемыми пациентом (пациентами) для преодоления представленных терапевту расстройств или симптомов. Терапевтический фокус направлен на наблюдение повторяемых во времени взаимодействий, которые поддерживают и усиливают проблему. Терапевт должен прервать повторяющиеся паттерны дисфункциональных взаимодействий и заменить их функциональными паттернами. С этой точки зрения важно понять, какое представление о своей проблеме имеется у пациента, и что он на основе этого представления предпринял для ее решения.
Другими словами, терапевт должен добиться ясного описания проблемы, «предпринятых попыток решения» и реакций пациента на проблему. После чего терапевт разрабатывает стратегию вмешательства на основе этих «диагностических» данных, согласуя ее с идиосинкразиями субъекта лечения.
Вмешательство, чаше всего состоящее в предписании определенного поведения, должно прервать и изменить повторяющийся пикт увековеченной проблемы.
Согласно группе MRI. даже минимальное изменение внутри ригидной системы вызывает цепную реакцию, которая в конце концов изменяет всю систем}’.
С точки зрения этой перспективы для построения терапевтической программы и стратегий вмешательства необходимо ориентироваться на кажущиеся незначительными цели. Это дает преимущество значительного уменьшения сопротивления пациента (пациентов) изменению. Как это описано Хофманом (Hoffman. 1981), модель краткосрочной терапии, разработанная в Институте психических исследований («brief therapy MRI»), характеризуется экономичностью и элегантностью вмешательства. «Если терапевт хорошо определит последовательность взаимодействий, 5-5878
Жизненно важной частью которой является симптом, то тщательно разработанное незначительное изменение может стать достаточным для достижения большого эффекта» (1981, 213).
Направляющая роль терапевта при этом очень тонка и замаскирована, она основывается на кажущейся недирек-тивности и на ощущении того, что пациент сам определяет ход терапии. Замаскированными, производящими впечатление направленности на достижение банального результата являются также терапевтические предписания и директивы: на самом же деле они ориентированы на реальное и конкретное изменение проблемной ситуации.
В заключительном обобщении можно утверждать, что в обеих моделях стратегического подхода одни и те же терапевтические процедуры зачастую сфокусированы на разных моментах — в зависимости от того, что по представлению авторов определенной модели поддерживает существование актуальной проблемы. Излагаемая в данной книге терапевтическая модель, в свете более чем двадцатилетнего применения вышеназванных формулировок и благодаря вкладу последних исследований в области терапии (особенно это касается эффективности и экономичности стратегий, направленных на изменение проблемных ситуаций), понимается как эволюционный синтез стратегического подхода в терапии.