Вежбицкая (1999, с. 25) писала следующее:
Экман (1993, С. 384) Утверждал, Что «никто На Сегодняшний День Не Получил убедительных Доказательств Кросс—Культурного Разногласия При Интерпретации Проявления Страха, Гнева, Отвращения, Грусти Или Радости». Но Как может Кто—Либо Получить Такие Доказательства, Если Ключевые Интерпретирующие Категории «страха», «гнева», «удовольствия», И Т. Д. Принимаются На Веру С Самого Начала И Включаются В Исследовательские Проекты сами По Себе».
В предыдущих главах мы доказывали, что культурно-сравнительное исследование предполагает, что эквивалентность данных, в той или иной форме, достижима. Валидное сравнение невозможно, пока каким-либо образом не будет определена общая шкала. Мы согласны с Вежбицкой, что использование западными теоретиками концепций, стимулов и шкал ответов заключает в себе опасность культурного наложения. С другой стороны, исследования, которые зависят от данных из единственного общества, не позволяют проводить сравнения или же делать заявления о том, что в других местах положение дел отличается без видимой причины.
Фонтен, Пуртинга, Сетиади и Меркем* пытались сократить этот разрыв за счет серии исследований по когнитивной структуре эмоций в Индонезии и Нидерландах. В таком исследовании когнитивные представления эмоционального опыта получаются путем статистического анализа для многих переменных оценок сходства и различий значений эмоциональных слов**. В первом исследовании Фонтен собрал по отдельности в двух странах обширный массив эмоциональных слов. Потом были получены оценки студентов местных университетов, того, до какой степени каждое из этих слов являлось прототипом для эмоции. Термины с высокими показателями четко относились к области эмоций, а термины с низкими — нет. Наиболее прототипичными терминами в Индонезии (в переводе на английский язык) были счастье, любовь, ненависть, радость и грусть; в Нидерландах же — радость, гнев, грусть и ярость. 120 терминов с наиболее высокими показателями прототипичности в каждой стране были отобраны для дальнейшего использования.
Во втором исследовании другая выборка студентов в каждой из этих двух стран выполняла аналогичное задание по сортировке 120 терминов. Их попросили разложить термины (напечатанные на маленьких карточках) со сходными значениями вместе в одну и ту же категорию, а термины, для которых значение отличается, — в отдельные, создавая столько категорий, сколько им хочется. Статистический анализ матрицы оценок сходства (как часто каждый термин помещался в ту же самую категорию, что и другой термин) показал в обеих странах хорошее соответствие трехпараметрической структуре, что объясняло 90% общего отклонения в Индонезии и 88% — в Нидерландах. Три параметра можно было бы назвать как удовольствие или оценку (отделение
См. Fontaine, Poortinga, Setiadi & Markam, в печати. * См., например, Shaver, Schwartz, Kirson & O’Connor, 1987; Shaver, 1992.
Терминов для положительных эмоций от терминов для отрицательных эмоций), доминирование или сила (отделение терминов для гнева от терминов для страха и грусти), и возбуждение или активация (отделение терминов для грусти от терминов для страха и гнева). Подобная структура, которая воспроизводила три параметра Осгуда, была также обнаружена и другими исследователями* .
Можно отметить, что до сих пор исследователи работали с локально выбранными терминами для эмоций без навязывания какого-либо критерия соответствия терминам или категориям. В третьем исследовании Фонтен (в печати) пытался установить связь между двумя наборами терминов, используя девять независимых источников, таких, как словари и носители двух языков. Два термина считались эквивалентными в языковом отношении, если буквально один и тот же перевод был сделан, по крайней мере, в пяти из девяти источников. Несмотря на этот строгий критерий, который исключал использование синонимов и близких по значению слов, было обнаружено пятьдесят приемлемых пар терминов. Хотя когнитивная эквивалентность часто подразумевается для терминов, которые были переведены эквивалентно, вполне возможно, что термины, которые постоянно переводятся определенным способом, обладают все же различным значением. Эквивалентность перевода не обязательно подразумевает когнитивную эквивалентность. Подходящий пример относится к слову Малу (Malu), Которое на индонезийском языке, как оказалось, относится и к термину стыд (Shame) И к термину замешательство (Embarassment) В английском переводе. Фонтен доказывал, что когнитивно эквивалентные пары должны быть ближе друг к другу в общем пространстве параметров, что маловероятно обнаружить для пар терминов с когнитивно различающимися значениями. В свою очередь, анализ показал, что в трехпараметрическом пространстве из пятидесяти пар эквивалентно переведенных терминов было обнаружено, что сорок две пары также были тесно связаны. Таким образом, это соответствует критерию когнитивной эквивалентности.
Все термины потом были включены в анализ, при котором эквивалентные термины занимали одно и то же положение для двух групп, при этом никакие ограничения не накладывались на другие термины. Таким образом, каждая из сорока двух когнитивно эквивалентных пар была представлена единственной точкой в пространстве эмоций. Оставшиеся семьдесят восемь индонезийских и семьдесят восемь голландских терминов были представлены отдельными точками. Это общее решение объясняло 87% различий для индонезийской и голландской выборок, что составляло лишь немногим меньше 90 и 88% для двух упоминаемых ранее специфических конфигураций, соответственно. Таким образом, навязывание общей структуры вряд ли исказило когнитивные представления эмоционального опыта в любой из этих двух выборок. Конечно, структурная эквивалентность, как было продемонстрировано в этом исследовании, немного сообщает о частоте переживания эмоции, о ситуации, в которой она переживалась и о способе ее переживания и т. д. Однако было показано, что испытание эмоции в неких важных отношениях аналогично для изучаемых групп, а именно для индонезийских и голландских студентов, которые, как предполагалось, культурно очень сильно различаются.
См. Russell, 1983, 1991.
Далее анализировались две пары эмоций, «стыд» и «вина», для которых была обнаружена лингвистическая, но не когнитивная эквивалентность. Были собраны оценки дистанции терминов «стыд» и «вина» от других терминов. Эти оценки показали, что обе пары эмоциональных терминов имеют отрицательное значение в обеих культурах. В рамках этого общего паттерна наиболее примечательным отличием было то, что стыд и вина в Индонезии были несколько менее дистанцированы от страха и более дистанцированы от гнева, чем в Нидерландах. Сдвиг вины (небольшой) в направлении страха соответствовал другим результатам для Индонезии*.
Фонтен делает вывод, что объединенный культурно-специфический и культурно-сравнительный подход предлагает способ идентификации культурной специфичности, исходя из терминов эмоций для вины и стыда, что основывается на эмпирически идентифицированном общем стандарте, не попадая в ловушку наложения культур. В то же время, следует отметить, что утверждение Экмана, которое было процитировано в начале этого дополнения, не опровергается этими результатами, несмотря на исключение наложения культур в исследовательском проекте.
* См. Heider, 1991.
Которые позволяют сравнивать данные. С другой стороны, выражение эмоций имеет контекстуальные аспекты, например, правила и нормы для их выражения. Основным же вопросом для будущего исследования остается следующий: до
Какой степени различия в проявлениях эмоций действительно отражают различие эмоционального опыта, что определяется, либо исходя из основных психофизиологических состояний, либо из других компонентных процессов.