Проблемы персонала хосписа

Когда мы хотим понять, что же такое хоспис, в чем, кроме комфортно обо­рудованных помещений и многочисленных обезболивающих препаратов, спе­цифика этого учреждения, невольно ловишь себя на мысли, что наиболее спе­цифичны здесь люди — персонал. Литературные источники, мнения врачей заграничных хосписов, а также наш собственный опыт полностью подтверж­дают это представление. Люди, имеющие особые черты характера, обладаю­щие высоким профессионализмом и высокой культурой общения как с боль­ными, так и друг с другом, — вот главное составляющее хосписной работы.

Какие же требования мы предъявляем при подборе персонала? Вопрос кажется риторическим, поскольку в хоспис идут работать очень немногие, и, казалось бы, мы должны с радостью принимать всякого, изъявившего жела­ние. Но опыт дает нам основание выбирать, и прежде всего в претенденте оценивается степень отзывчивости на чужую боль. Это крайне важное и ред­ко встречающееся ныне свойство характера. Им, к сожалению, обладают и далеко не все медики. Чаще всего отзывчивость развита у тех, кто имел то или иное переживание горя или утраты в собственной жизни.

Так, кандидатов в работники хосписа просят вспомнить самую первую смерть в их жизни, которую они реально пережили. Не имеет значения, бу­дет ли это смерть близкого человека или животного: важно, конструктивно или невротически она была воспринята. Фактически та самая фраза приня­тия, примирения, снимающая страх перед смертью, приходит к человеку, позитивно пережившему эту встречу. Негативное, невротическое восприя­тие надолго поселяет в душе чувство особого страха, своеобразного «комп­лекса смерти».

Второе, на что мы ориентируемся, — духовность человека. Реализована

Лч она в религиозности или нет — не столь принципиально, хотя вопрос о

|£ре в Бога достаточно хорошо помогал н<ш понять человека. Мы отдаем себе

Отчет, насколько хрупки наши ориентиры, и что религиозность не всегда соот­ветствует внутреннему смыслу понятия духовности. Но опыт работы в хоспи­се показывает, что при высокой текучести кадров именно верующие люди яв­ляются наиболее надежными и стабильными и отвечают задаче служения боль­ному. Следует заметить, что духовность, необходимая в общении с больным, защищает от психической травмы и самого ухаживающего за ним.

Третье качество, необходимое для работы в хосписе, —.милосердие. Это, прежде всего, доброта и полное отсутствие равнодушного отношения к стра­даниям больного человека, это естественное стремление немедля, не разду­мывая, прийти ему на помощь, сюда же входит и понятие жертвенности.

Наконец, следует отметить еще одну способность, которую нельзя назвать иначе, как энергетическим потенциалом личности. Открещиваясь от всяких экстрасенсорных доктрин, тем не менее мы можем выделить людей, чье пси­хологическое, эмоциональное поле как бы наполняет или заряжает нас, и, на­оборот, есть люди, легко истощающиеся и опустошающие других. Наши пред­почтения очевидны. В этой связи. уместным будет напомнить высказывание Парацельса, врача и философа Средневековья: «Придет время, когда врач бу­дет целить больного самим собой». Таким образом, памятуя, что каждый ме­дик является лекарством для больного, необходимо понять и проверить себя, не являешься ли ты ядом, сокращающим жизнь пациента.

Заключая наши «требования-ориентиры», мы ясно представляем всю слож­ность «поиска соответствий» всем вышеизложенным условиям. Требования при подборе кадров для службы в хосписе действительно высоки. И все же дадим простой совет, который в свое время помог и нам: достаточно найти хотя бы одного истинно доброго человека, и по закону духовной жизни «по­добное притянет к себе подобное». Возможно, решение проблемы подбора персонала заметно облегчится и у вас.

Работа персонала в клинике, ориентированной на паллиативную медици­ну, необыкновенно трудоемка и ответственна. Сложности обслуживания он­кологических больных в терминальной стадии определяются целым рядом факторов, травмирующих психику самого персонала.

Во-первых, у 70-80% больных возникают те или иные психические нарушения.

На этапе поступления в хоспис превалируют реактивные состояния, свя­занные с экстремальностью ситуации: ухудшение физического состояния, пред­чувствие конца, расставание с домом, обусловленное болью, выбор хоспис-ной койки и т. д.

В период пребывания в хосписе вслед за первичной адаптацией выступа­ют психические нарушения у больных метастазами в головной мозг или явле­ниями обшей интоксикации организма. Однако реактивные состояния и здесь не исчезают, а провоцируются очередным смертями соседей по палате. СледУ’

[ет отметить, что «спрятать» этот патогенный фактор от пациентов хосписа невозможно. Именно по этой причине число больничных коек в стационаре не должно превышать тридцати. Большее число коек однозначно означает боль­шее число смертей, и, соответственно, нарушается атмосфера хосписа.

На терминальном этапе помимо психических изменений, связанных со

I следствиями локализации опухоли в мозгу, персонал сталкивается с атональ­ными состояниями, которые зачастую протекают с выраженными нарушения­ми сознания.

Ориентированность работы хосписа на помощь всей семье пациента до-бадляет сложности к общению с родственниками. Все их переживания также нуждаются в купировании, и хорошо, когда они остаются в рамках невроти­ческих состояний, но это бывает не всегда. Особенно тяжелы бывают реакции

Близких на смерть.

Насколько сложна эта работа может понять только тот, кто давал возмож­ность человеку, потерявшему своего близкого, «выплеснуться» на самого себя. Когда это слезы отчаяния — то это более переносимо, чем агрессия родствен­ника, выплескивающего несправедливый гнев на голову человека, который са­моотверженно служил его близкому. Способность принять переживания род­ственников из уважения к памяти умершего, которому были отданы силы и чувства, требует от персонала особых и характера, и установки. Следует отме­тить, однако, что те же родственники, которые несправедливо обвиняли сес­тер и врачей или выплескивали на них злость на судьбу за свою потерю, вслед за тем понимали свою несправедливость, благодарили персонал за помощь, просили прощения за несдержанность и становились порой лучшими друзья­ми хосписа.

Наличие 30-40% неврологических лежачих больных с метастазами в спин­ной мозг и, соответственно, с парезами и параличами создает дополнитель­ные трудности в уходе. Переворачивание, подача судна, кормление, прогулки на улице с перекладыванием больного на каталку или кресло — все это не нуждается в объяснениях.

Поступление в хоспис запущенных случаев с разлагающимися опухоля­ми, наличие свищей, недержание функций тазовых органов и так далее обес­печивает большой процент больных, требующих специфического ухода. Не нужно доказывать, как влияет их «антиэстетичность» на чувства окружающих, Вызывая естественную брезгливость. Только постоянный контроль за своими эмоциями и преодоление негатива состраданием и милосердием позволяют Достичь необходимых доверия и взаимопонимания. Сколько умения и такта

Требуется при этом!

Наконец, самым травматичным является для персонала постоянная не про­сто встреча со смертью, но психологическое участие в ней.

Специфика работы осложняется еще и тем, что персонал не может дистан­цироваться от пациентов. Ситуации умирания бывают столь драматичны, что рключают весь персонал почти автоматически. В самом деле, можно ли остать­ся равнодушным, когда пациент зовет на помощь, протягивает руки, просит об­нять его, чтобы почувствовать себя самого, поддержку, чтобы преодолеть страх.

Конечно же, идентификация, отождествление с больными и их пережива­ниями порождает повышенные требования к потенциалу выносливости, а если говорить точнее — к духовности каждого, кто идет работать к умирающим больным. И ведь мало кто понимает, что даже дача негативной информации пациенту так, чтобы не нарушить его психологической защиты, травмирует медика порой не в меньшей степени, чем больного.

Вероятно, одним из самых печальных моментов хосписной службы явля­ется факт исчезновения плодов твоего труда. Если в других клиниках сестра или врач встречают своих пациентов и с гордостью думают, что в каждом ис­целении есть и их заслуга, то персонал хосписа, выложившись до конца, отдав все силы, уже никогда не встретит своего подопечного, не прочтет благодар­ность в его взгляде. И как бы ни была благородна задача помощи умирающим, но редко смерть способна приносить чувство удовлетворенности своей рабо­той персоналу клиники.

Следует еще отметить, что неформальные взаимоотношения персонала и пациентов естественно приводят к взаимопривязанности, близости. И насколько тяжелее терять не просто пациента, но друга! Кстати, можно подчеркнуть еще один небольшой психологический момент: ценность привязанности увеличи­вается, если ты находишься в позиции дающего, а не берущего. Это касается и духовных и материальных, физических аспектов бытия.

Нельзя обойти молчанием и следствия тех стрессирующих факторов, ко­торые воздействуют на персонал. Скорее, чем в других клиниках, здесь на­блюдается синдром «выгорания» — явления повышенной невротизации, раз­вития психосоматических болезней, таких, как язвенная болезнь, заболевания сердца, внутренних органов.

В плане изменений психики можно фиксировать повышенную утомляе­мость, неврастеническую симптоматику с раздражительностью, колебаниями настроения, канцерофобические навязчивости.

Особо травмирует смерть молодых пациентов. Их переживания персонал нередко переносит на себя, представляя собственную кончину от тех же при­чин. В этой связи помимо психотерапии требуется, прежде всего, дать отдых человеку, перенасытившемуся негативными переживаниями, дать ему возмож­ность переключиться на другую ситуацию, сменить среду.

Перечисление негативных сторон работы в хосписе требует, разумеет­ся, и представления позитивных моментов. С этих позиций хотелось бы.

Прежде всего, рассмотреть причины, которые приводят людей на службу в хоспис. Следует отметить, что причина редко бывает одна, чаще их — ком­плекс. Наверное, одним из мотивов является поиск в работе смысла жизни. Работа в хосписе действительно заставляет переосмыслить свою жизнь. : Встреча со смертью производит переоценку всех ценностей, дает понима­ние того, зачем ты пришел в этот мир. Стоит ли говорить о том, что «мело­чи жизни», заботы о материальном достатке, комфорт мещанского благо­получия, сиюминутные потребности — все это как цель и смысл жизни отпадает, ибо перед глазами находится постоянное напоминание о смерти и недолговечности бытия. Переосмысление, осознание жизни с позиций вы­сокой морали, духовный рост больных, наблюдаемый и поощряемый пер­соналом, вовлекают в этот процесс каждого, небезучастно находящегося рядом с больным. И сопереживая больному на этом пути, всякий решив­шийся на него укрепляет и возрождает собственную душу, среди хаоса все­возможных иллюзий острее ощущая непреходящую ценность каждого мгно­вения земной жизни.

Ориентированность на больного, приобщение к его жизни помогают ста­новлению личности и даже позволяют осознать собственную значимость (бла­годарность за «последний стакан воды» заслужить не так просто…).

Представьте, лишь в мыслях, на месте уходящего из жизни себя. Какую небывалую значимость мгновенно приобретут душевные качества тех, кто окажется с вами рядом в это трудное время. В хосписе, рядом с больными, случайных людей, как правило, нет. Здесь те, кто искренне и сознательно же­лает помочь и облегчить чужое горе.

Взять простейший вариант. Лежачий больной должен в присутствии дру­гих сходить на горшок, или пациент, не контролирующий работу тазовых ор­ганов, вдруг оказывается мокрым или грязным. Присовокупите к этому ноч­ное время и палату тяжелобольных, чей сон и так достаточно проблематичен. И каков должен быть психологический заряд нянечки, которую хочется на­звать «нянюшкой», когда ее приход вносит покой и умиротворение в самые израненные и мятущиеся души. Нет ни грубости, ни осуждения, лишь пони­мание и сочувствие.

Хотелось бы развить эту тему. В конце своей жизни беспомощный, стра­дающий человек как бы возвращается в положение ребенка. Даже физически он смотрит на подходящих к нему людей снизу вверх. Персонал же несет на себе функцию родителей, ухаживающих за своими детьми. Мы всегда щедры на ласку ребенку, даже не предполагая, кем он вырастет. Сколь же важно уви­деть в том или ином старике его внутреннего ребенка. Ребенка, которому страш­но затеряться среди других, ребенка, испытывающего потребность во внима­нии, любви, снисходительности к его слабостям.

Нередкое обращение к персоналу, как к «мамочке» или «отцу», не всегда свидетельствует о «склерозе»… Проблема возвращения в детство может про­читываться как эмоциональная поддержка со стороны памяти, черпающая силы в первых впечатлениях, приобретенных в семье.

Понимающий и сострадательный персонал предопределяет психологичес­кий климат в палате, и так же, как дети индуцируются в своем поведении и чувствованиях взрослыми, так и больные следуют примеру персонала.

«Если ты не сделаешь этого — то кто сделает?» Это сознание медсестры, врача, санитарки дарит духовную радость и счастье, дает силу и поддержку, научает любви и милосердию. Конечно, бывают и невротические установки, когда приходящие в хоспис через больных, через свою работу пытаются ре­шить здесь только какие-то свои личные проблемы — облегчить собственную боль. На Западе поэтому, наверное, и не принимаются в хосписную службу те, кто недавно (менее полутора-двух лет назад) потерял своих близких.

Мы уже упоминали о культуре общения. Хотелось бы привести один слу­чай, демонстрирующий, что это такое. Медсестра английского хосписа поин­тересовалась у русских коллег, каким образом узнали бы они у больного, что тот сам думает о своем заболевании. В ответ прозвучало: «Просто подошли и спросили бы: ‘•’Что вы думаете о своем заболевании?"». Медсестра растерянно улыбнулась: «Так? Даже не узнав у него прежде, есть ли у него желание разго­варивать на эту тему, или когда он настроен на беседу?..»

В этом примере кроется очень многое. К сожалению, в нашей стране истори­чески отношения между людьми складывались по вертикали. Нас успешно обу­чили диктатуре — той пирамиде, где вышестоящий требует, приказывает, спра­шивает с подчиненного, а тот лишь исполняет волю начальника, без обратной связи. Увы, но подобный стиль отношений принят многими. Однако в хосписе его быть не должно. Партнерство — вот тот необходимый здесь стиль отноше­ний по горизонтали, где пациент остается личностью, которая обладает равными с персоналом правами, независимостью и свободой выражения, а в чем-то имеет и преимущества, поскольку персонал ориентирован на служение ему.

Можно много говорить о контакте персонала с больным, о пантомимике, позициях во время беседы, улыбках, о том, что создает комфортный психоло­гический климат хосписа. Здесь еще раз уместно сказать о физической, эмо­циональной и духовной составляющих этого климата.

Физический контакт предполагает максимальную совместимость с паци­ентом от начального знакомства, которое сопровождается рукопожатием, до последующих соприкосновений. Они проявляются через так называемый язык тела. Допустим, легкое прикосновение руки может передать и чувства, и сим­патии, и доверительность, и одобрение, но также и остановить больного от напрасного выплеска, успокоить тревогу, переключить внимание.

Важно находиться в едином временном и пространственном поле с паци­ентом. Тогда отпадает необходимость долгих объяснений. Ты начинаешь по­нимать не то, что говорит или делает собеседник, а как он говорит или делает, идет считывание трансситуационной информации и обмен ею. Для этого не нужно специального образования. Ребенок спокойно засыпает на руках мате­ри. Она думает, что вот теперь можно сходить в магазин, но дитя тут же просы­пается, начинает плакать, словно прочло ее мысли. Собака угадывает часто ваш взгляд и бежит к двери, виляя хвостом и ожидая прогулки. Вот примеры

Физического контакта.

^Кест прикосновения может купировать ложные комплексы самобрезгли­вости или ожидания подобного чувства от окружающих. Приобщение пациен­та к своему «полю» может заметно растянуть чувство времени, и это, порой, самый большой подарок, который мы можем дать уходящему человеку. Даже во время коматозного состояния «держание за руку» помогает больному спра­виться со страхами.

Эмоциональный контакт зиждется на чувстве симпатии. В этом случае мостик строится не от себя к больному, но от него к себе. Настроенность не на «подать себя», а выслушать и принять другого создает почву для общения. Вместе с этим необходимо понимание ситуации больного, сочувствие и доб­рожелательность. Необыкновенно важна для медработника или волонтера спо­собность не держать в сознании страха смерти. Ибо больные, если можно так выразится, читают мысли окружающих, то есть легко воспринимают инфор­мацию на невербальном уровне. Страх индуцирует страх. Невротическое вос­приятие смерти у медика передается больному и немедленно создает в его сознании подобный мыслеобраз. Подтверждением этому служит поведение ребенка. Он фактически не боится смерти, если его не индуцируют своими страхами и горем родители или окружающие люди.

Интеллектуальный контакт подразумевает одинаковое с собеседником прочитывание тех или иных понятий и слов. Лет десять назад на экране про­мелькнул документальный фильм, в котором режиссер останавливал людей на улице и просил произнести вслух перед объективом одно только слово -«любовь». И люди совершенно по-разному проявляли себя. Ключевое слово «раскрывало» их полностью. Одни произносили его цинично, другие — с пе­чалью, третьи — мечтательно и т. д.

Контроль за правильным пониманием друг друга создает предпосылки для

Полноценного контакта.

Духовный контакт наиболее редок и включает в себя чувство понимания и любви. Литературными прообразами его могут быть персонажи Толстого и Достоевского в минуты полного приятия и прозрения друг друга.

Необходимо упомянуть о понятии психологической совместимости или несовместимости в отношении пациентов и персонала хосписа. Мы попробо­вали применить метод, который ранее позволил условно объединить в харак­терологические группы наших пациентов, уже по отношению к врачам, мед­сестрам и санитаркам.

Снова вспомним о безусловно существующих в каждом из нас (и в боль­ном, и в здоровом) личностных проявлениях: «Я» детское — как принцип эмо­циональной жизни, родительское «Я» как проявление волевого начала, и взрос­лое «Я», в котором проявляется интеллект.

Позиция больного в связи с его беспомощностью, постоянной зависимос­тью от окружающих даже в мелочах, преобладанием эмоциональной сферы срав­нимы прежде всего с позицией ребенка, дитя. Роль врача, сестры, санитарки — словом, тех, кто ухаживает за больным, осуществляет его поддержку, лечит, — сравнима с позицией родителя, так называемого взрослого «Я». (Это та инстан­ция, которая руководит, выслушивает, опекает, советует, подбадривает.)

Руководствуясь избранным методом, мы попытались проанализировать, кто из персонала наиболее noflxoAHf больному Мы опросили по 30 больных из каждой группы с преобладанием тех или иных преморбидных черт, то есть шизоидных, циклоидных, эпилептоидных, истероидных и психастенических: попросили назвать тех врачей, медсестер и т. д., контакт с которыми для них наиболее предпочтителен. Среди персонала также были выделены те же характерологические группы. Получилась следующая картина.

Больной с преобладанием шизоидных черт оценил свои взаимоотношения с врачом, относящимся к той же, шизоидной, группе как формальное партнер­ство, они как бы не мешали друг другу Во взаимоотношениях с врачом-цик-лоидом шизоид получает «родительскую» эмоциональную поддержку, он полу­чает то, чего ему не хватает,— эмоциональность. Взаимоотношение с эпилеп-тоидом затруднено для больного тягучестью эмоций эпилептоида, а тенден­ция к лидерству со стороны врача не всегда воспринимается больными поло­жительно. Врач-психастеник, тревожно-мнительный, оказывает больному-шизоиду заботу и внимание, служит словно родитель ребенку

Самая любопытная пара — шизоид-больно и и врач-истероид. Если шизо­ид внутренне как бы переживает «театр для себя», истероид несет в себе «те­атр для других». На короткое время контакт между ними может быть очень положительным. Истероид врач как бы играет театр для шизоида. Аутистич-ности шизоида наиболее благоприятна экспансивность истероида, его сверх­чувствительность. Интуиции истероида подвластно угадать желания и тенден­ции шизоида и воплотить их в жизнь, то есть проиграть их.

В результате этого анализа оказалось, что для шизоидов врач с истероид-ными чертами наиболее предпочтителен. Наибольшее число шизоидов отда —

Ли свои голоса истероиду, и эта группа заняла первое место. На втором месте по значимости для шизоидов оказались циклоиды. Как мы уже говорили, хотя циклоиды не всегда вписывались во внутреннюю картину больного-шизоида, их эмоциональность, сочувствие поддерживали больного, создавали у него чувство собственной значимости. Третье место — за шизоидом, четвертое — за психастеником, пятое было отдано доктору-эпилептоиду.

Взаимоотношения шизоида и эпилептоида оказались наименее гармонич­ными, поскольку тенденция к лидерству врача-эпилептоида, попытка подчи­нить внутренний мир больного не воспринимались последним позитивно.

Рассмотрим группу больных циклоидов. Первое место среди врачей «дитя»-цикл о ид отдал представителю той же группы. Их контакт был доста­точно тесным, партнерство оптимальным. Способность циклоида к сопере­живанию создавала идеальные условия для поддержки одного другим. Вто­рое место по предпочтительности было отдано типу врача эпилептоида. Его лидерство было позитивным, поскольку качества отца, знающего, что нуж­но, вполне импонировали ребенку-циклоиду, волевой и эмоциональный за­пал эпилептоида замещал ему утраченную свободу выбора. Третье место занял врач-психастеник, осуществляющий материнский принцип служения, который проявляется в заботе, повышенном внимании к нуждам «больного ребенка». Четвертое место было за истероидом, который, хотя и выступал как лже-, псевдородитель, имел все же общую с больным сферу интересов, касающихся прежде всего эмоциональных, эстетических начал, и это давало возможность неплохого контакта.

Взаимоотношения с врачом-шизоидом редко складывались удачно. Кон­такт был недостаточен: врач выступал в роли замкнутого отца, имеющего свой собственный мир, и не был способен ответить на эмоциональные нуж­ды циклоида.

Группа эпилептоидов. И здесь предпочтение было отдано врачу из груп­пы циклоидов, с ним у эпилептоида возникали отношения партнерства, где Циклоид выступал в качестве реалистически ориентированной матери, кото­рая сочетала эмоциональную поддержку и сочувствие с разумным отноше­нием к объективной ситуации. Второе место было отдано истероилу, кото­рый угадывал потребности больного, выступал в роли подчиненной матери, мог не препятствовать лидерским наклонностям эпилептоида, и в то же вре­мя при изменении ситуации был способен сыграть роль ведущего. Третье место занимал шизоид. Замкнутый мир врача внушал уважение эпилептои-Ду, впечатлял его как образ умного отца, способного правильно оценить си­туацию и не поддаваться панике. Четвертое место получил врач-психасте-Чик, воплощавший принцип подчиненной матери, служащей своему ребенку и сопереживающей ему

Последнее место занимал врач-эпилептоид. Контакт их знаменовался борь­бой за лидерство, партнерство давалось с трудом, неадекватность взаимных. тенденций порождала ситуацию сына, бунтующего против отца.

Группа психастеников. Для «дитя»-психастеника наиболее хорош контакт с врачом-эпилептоидом, который воплощает для него принцип отца и тем са­мым вызывает к себе доверие. Эмоциональная неустойчивость психастеника получала поддержку в самоуверенности эпилептоида. На втором месте был врач-циклоид, который мог осуществлять лидерство без насилия и давать адек­ватную эмоциональную поддержку, воплощая в себе материнский принцип. Третье место занимал врач-шизоид; контакт носил порой сложный характер, так как врач мог предложить скорее интеллектуальную поддержку, в то время как больной нуждался и в эмоциональной. Правда, отцовский принцип, во­площаемый шизоидом, нередко воздействовал положительно на воображение психастеника, успокаивал, рассеивал тревогу больного. Четвертое место было отдано психастенику; материнский принцип врача, основанный на служении, давал хорошую основу партнерства, но опора на врача не была прочной. Тре­вожный больной нередко чувствовал тревогу врача, и их характерологические параметры не могли компенсировать друг друга.

Последнее место занимал врач-истероид. Между врачом и больным пона­чалу отмечалось выраженное притяжение, но вскоре следовало разочарова­ние, ибо истероид не мог быть долгой опорой, и его непостоянство хорошо угадывалось психастеником.

Группа истероидных больных. Для больного истероида наиболее предпо­чтительным оказался врач-шизоид. Тип загадочного отца, существующего в собственном мире, заинтриговывал больного, их партнерство основывалось на том, что истероид разыгрывал свои сцены для шизоида, а тот, поглощенный своим собственным миром, не мешал ему выплеснуться так, как тому хоте­лось. Тип врача-циклоида получил второе место. Циклоид выступал в роли заботливой матери, помогающей и сочувствующей дитя-истероиду. Третье место занимал эпилептоид, который выступал в роли жесткого отца, но его воля часто импонировала женским качествам истероида. Нередко истероид пытался бунтовать, но вскоре находил лучшим подчиниться. Четвертое место принадлежало врач у-психастенику. Опять материнский принцип импониро­вал детскому началу в истероиде, но капризность больного постоянно дезориентировала врача, что мешало полноценному контакту.

Последнее место занимал врач-истероид. Первоначальный продуктивный контакт истероидов — недолог. Избранные роли — спасителя и жертвы — быстро сменялись. А в дальнейшем каждый играл свою игру, тщетно ожидая от другого роли зрителя. Несовместимость их тенденций вскоре становилась очевидной и полностью расстраивала возможность дальнейшего продуктив­ного контакта.

Таблица предпочтений больными врачей в различных характерологических группах

Тип больного

Тип врача

Шизоид

Циклоид

Эпилептоид

Психастеник

Истероид

Шизоид

3

2

5

4

1

Циклоид

5

1

2

3

4

Эпилептоид

3

1

5

4

2

Психастеник

3

2

1

4

5

Истероид

1

2

3

4

5

1 — наиболее предпочтительный тип, 5 — наименее предпочтительный тип.

Описанные нами взаимодействия отнюдь не могут считаться закономер­ностями, поскольку чисто условное деление на группы может породить необъективные тенденции. Поэтому предлагаемые данные взаимоотношений являются лишь приблизительными схемами, позволяющими ориентироваться в вопросах взаимоотношений различных типов и создавать благоприятный пси­хологический климат вокруг пациента с учетом особенностей персонала. Что касается психологической поддержки персонала, то мы не можем предложить какой-то определенной унифицированной системы купирования тех или иных реакций медицинских работников. Имеющиеся данные говорят в первую оче­редь о создании коллектива, существующего как единое целое, вырабатываю­щего после обсуждений общие оптимальные решения, как группы людей, под­держивающих друг друга (на утренних конференциях, специальных встречах с психологами или психотерапевтами и т. д.).

При всем уважении к опыту наших западных коллег мы, к сожалению, не можем полностью решить наших проблем с помощью самокупирующейся системы взаимоотношений в группе. Попытка обсуждений, отреагирования, поддержки, «работающие» в отношении больных и их родственников, не так эффективны в решении наших собственных проблем. Текучесть кадров под­тверждает это мнение. Нам кажется, причиной тому является специфически негативное отношение нашего персонала ко всякого рода групповой деятель­ности. Слишком свежа в памяти модель коллективизма, которая в своё время насаждалась широко и бездумно, которая своим формализмом обычно ниве­лировала запросы и проблемы личности и вызывала в результате крайне отри —

Цательное отношение к групповой деятельности как таковой. Вероятно, это наблюдение касается всего нашего общества, где спор отнюдь не рождает ис­тину, а, напротив, способствует озлобленности и взаимообвинениям. Конст­руктивные моменты в дискуссиях и обсуждениях, к сожалению, отступают перед деструктивными. В результате «положительным» итогом нередко мож­но считать лишь возможность публично излить свой аффект.

Вторым фактором, нарушающим психологический климат в коллективе, является крайне низкий уровень материальной обеспеченности персонала, из-за чего люди не имеют возможности снять груз переживаний и расслабиться в домашней обстановке, в семье.

Пребывание на природе, походы в театр, музеи также требуют времени и возможностей, а последние у большинства крайне ограничены. Тем не менее нам видится, что решение вопроса — в расширении границ сознания персо­нала, его кругозора, эстетических потребностей, то есть в расширении духов­ной сферы личности, что, несомненно, ведет к большей терпимости и взаи­мопониманию.

Разумеется, научение конструктивному диспуту, терпимости к противопо­ложному мнению и взглядам также необходимы для создания продуктивных взаимоотношений в группе.

В этом плане нам кажется обязательным прежде всего восстановить те принципы, которые в нашем обществе долго подавлялись. Мы имеем в виду доверие как основу системы взаимоотношений. В прежней, советской, мо­дели общества все взаимоотношения в медучреждениях подчинялись еди­ной догме — постоянному контролю над каждым шагом персонала. Мы счи­таем, что в хосписе акцент должен быть смещен на собственную совесть каждого человека, работающего здесь. Никто не может быть лучшим судьей для нас, чем мы сами. Работа в хосписе фактически подводит к этому прин­ципу, поскольку основана на энтузиазме, который у нас, как известно, благо­получия материального не дает. Учитывая, что каждый человек чувствует предел собственных сил, в практике хосписов и должен быть отлажен такой ритм работы, который бы позволил каждому работать в соответствии со сво­ими возможностями.

Нам кажется, что человек должен быть сам хозяином своего времени. Воз­можности отключения, переключения, взаимозаменяемости позволят ему ре­гулировать свое время. Стремление к профессиональному совершенствова­нию, внимание к собственным эстетическим запросам, постоянное сознание необходимости «делать добро» будут способствовать созданию той атмосфе­ры, .в которой возможно купирование многих стрессовых реакций.

Хотелось бы отметить, что изменение отношения к смерти и к собствен­ным негативным переживаниям должно занять соответствующее место при

Обсуждении тех или иных проблем. В самом деле, живя непросто, мы постоян­но пытаемся избавить свою жизнь от горя, печали и даже грусти, но порой переживание именно этих чувств делают человека более чутким и отзывчи­вым — «душевным», как говорят, и — духовно богатым. Человечность чаше всего определяется не столько умом, сколько масштабом чувствования.

Таким образом, хотелось бы сказать, что нет единого рецепта для купиро­вания тех или иных переживаний, но есть — и мы используем это в своей каждодневной работе — возможность, отступив от стереотипа, руководство­ваться принципом индивидуального подхода к каждому работнику, что, в свою очередь, позволяет своевременно реагировать на реальные нужды сотрудни­ков коллектива. Большинство — в силах самостоятельно решать свои проблемы, и «подведение единого знаменателя» в попытке всех сразу избавить от нега­тивных переживаний, безусловно, никому не нужно. Поэтому мы считаем, что проведение психотерапевтической помощи персоналу необходимо прежде всего индивидуализировать. Пути воздействия можно разделить на индивидуальную психотерапию, основывающуюся на рациональных беседах, или духовную помощь со стороны священнослужителя, лица, обладающего авторитетом для данного человека, а также групповую психотерапию.

В нашей практике мы использовали и используем утренние конферен­ции обсуждения больных, включая в них проблемы персонала. Эти обсужде­ния создают подготовку персонала, но регламент времени не дает возможно­сти полностью купировать эмоциональные реакции всех, однако они помо­гают персоналу почувствовать единство и разделить интересы каждого со всеми. Большую поддержку оказывают встречи вне хосписа, в неформаль­ной обстановке. Небезуспешными в отношении к персоналу оказались и пред­принимаемые нами в отношении больных элементы театротерапии. Сме­на образа самого себя позволяет вместе с ним избавиться и от стрессирую-щих обстоятельств.

Важным фактором «восстановления» для персонала, как, впрочем, и для больных, явилась арттерапия. Мы стремились создать в хосписе среду, близ­кую к домашней обстановке, всячески обогащая ее произведениями искусст­ва. На наш взгляд, человек, находящийся в экстремальных условиях, более, чем кто бы то ни было, нуждается в подобном. Помимо доставляемой эстетической радости, истинное искусство способно облегчать страдания, погружая в мир высших, духовных ценностей: оно заставляет «забыть» горечь минуты — «отой­ти душой» — переключиться на волну другого «Я», ощутив его силу и то бла­гостное «Мы» сопереживания, что несет в себе подлинное искусство. И здесь п^сть не покажется нелепой мысль о том, что больницы должны объединять свои усилия с возможностями музеев, которые бы смогли предоставить стра­дающим людям такую поддержку в драматический для них период жизни.

Имеется в виду возможность музеев помогать хоспису в проведении здесь се­ансов арттерапии на базе музейных экспонатов, в частности, произведений живописи. И наиболее предпочтительны здесь были бы картины природы, пейзажи. А более всего была бы оценена нами возможность менять «экспози­ции», учитывая интерес и вкусы больных.

Понимая неосуществимость в ближайшем будущем этих наших рекомен­даций, предлагаем, осуществляя в хосписе арттерапию, воспользоваться каче­ственными репродукциями. Хочется еще раз подчеркнуть положительный фактор музыкотерапии. Она необходима и больным, и персоналу.

Негативные переживания уменьшают личностное пространство челове­ка, делают его «тесным», это известный психологический феномен. Музыко-терапия увеличивает пространство, «расширяет» его. Разумеется, в выборе средств предпочтение нами отдано классической, духовной и народной музы­ке, так как шумовой эффект так называемой поп-музыки, напротив, загружает пространство и часто вызывает раздражение.

Особенно эффективно воздействие «живой» музыки. В наш хоспис прихо­дят музыканты и дают концерты для больных и персонала. Сочетание специ­альной музыкотерапии, ориентированной на релаксацию, хотя и рассчитанной на группу, но как бы обращенной к каждому, дает наиболее положительный эффект. Мы использовали элементы аутогенной тренировки в сочетании со звучанием флейты и получили очень хорошие результаты.

Неплохой эффект давала коллективная гимнастика с элементами восточ­ной пластики и дыхания йогов.

Дружеские застолья, участие в оздоровительных мероприятиях, типа сау­ны, немало поддерживали дух и физическое здоровье персонала.

Особенно важную психотерапевтическую роль выполняла духовная тера­пия, участие в ритуальной службе, чтение и пение молитв, общение со свя­щенником, монахами. Это не только снимало стрессы, но и давало ценней­шую установку на дальнейшее служение страдающим людям.

Здесь же уместно сказать о возрождении «сестричества», общин сестер милосердия, патронирующих хосписы. Вероятно, именно эта форма волон­терской помощи может решить многие задачи хосписа. Ведь именно они по­рой помогают решить львиную долю проблем хосписа, — как социальных, так и психологических, облегчая тем самым работу персонала хосписа, беря на себя часть психологической нагрузки общения с больными и их родствен­никами.

Мы видим, что в отношении персонала целесообразно применение тех же методов, что и к больным, поскольку речь идет, прежде всего, о снятии эмоцио­нальных стрессов. Принципы воздействия одинаковы, хотя методы видоиз­меняются в соответствии с разницей ситуаций, в каких пребывают онкологи —

Ческий больной и наши коллеги. Трудность заключается в создании так назы­ваемых супервизорских групп — терапевтов для медицинских работников. Обычная жизнь упирается в банальную пословицу о сапожниках без сапог…

Психотерапия для медицинского персонала особенно тяжела и требует куда больше времени и усилий, поскольку мы сталкиваемся с ситуацией, когда врач и пациент-медик обладают почти одинаковым опытом и сознанием. Как часто, глядя в глаза коллеге, мы получаем стереотипный ответ: «Вы же медик, вы все сами понимаете». На этом психотерапия заканчивается.

Способность вызвать пациента на долгий разговор дает ему возможность «выплеснуться», не делая заключений, не давая оценок. Вот тот путь, по кото­рому следует проводить психотерапию и с персоналом. Даже в случае невоз­можности стимулировать партнера на откровенный разговор не следует торо­питься с окончанием общения. Никогда не надо первому завершать контакт, нужно помнить, что молчание может принести не меньшую помощь собесед­нику, который приходит не столько за советом, сколько за поддержкой. Тера­пия присутствием, общением, необязательно вербальным, — один из мощ­нейших методов, который трудно переоценить.

Updated: 05.11.2012 — 16:56