СИНДРОМЫ «СВОБОДЫ» И «НЕСВОБОДЫ» 5.4.1. «Синдром заложника»

Рядовые участники всякой войны довольно скоро начинают ощущать себя заложниками неких «высших» интересов. Пре­ступных финансовых: «На нас делают деньги»; либо амбициозно-политических: «Ельцин с Дудаевым не могут договориться»; а может быть, и благородно-патриотических: «Все на защиту свободы Чечни!»; и напротив: «Сохраним единство России!» [Китаев-Смык Л. А., 1996].

Пока война не кончилась, синдром заложника лежит, на­верно, в основе и других психологических феноменов. Будь ты мирный житель, солдат, генерал, но, попав туда, где идет война.

уж не выберешься, не выкрутишься, разве что раненным или в гробу. Но и тогда останешься заложником войны в своем увечье или в памяти родственников. На определенном этапе «чеченской войны» воодушевленные успехом диверсионно-террористического захвата заложников в Буденновске «боевые повстанцы» сделали его методом своей борьбы. Несчастных, невиновных хватали на улице, в домах, и либо, прикрываясь ими, принимали бой, либо тайно переправляли в горы. Участи заложников не избежали и православные священники-миротворцы, и строители, приехавшие восстанавливать разоренную войной Чечню, и энергетики со станции, дающей Чечне электрический ток, и чеченские адми­нистраторы, и российские милиционеры.

Взятие заложников воюющими сторонами для последующего взаимообмена стало преступной нормой «чеченской войны». Первоначально ими наполнились российские фильтрационные пункты, где пытались определить, кто из множества захваченных чеченцев воевал, а кто — нет. Содержащихся там не объявляли заложниками, хотя они ими являлись. Их обменивали на страх, который хотели посеять во всем населении Чечни, а через него и в воюющей его части. Но большинство тех, кого после «проверки», т. е. после устрашающих психологических и физических воздей­ствий, выпускали, не были психически сломлены. Напротив, они оказывались зараженными страстью мстить и заражали ею других чеченцев. Вернее сказать, у них пробуждались этноархаические рефлексы «жестокой мести» и «беззаветной отваги».

Чеченская сторона, первоначально чуждая понятию «брать заложников", даже отпускала пленных российских солдат. Но российские фильтрационные пункты обучили чеченцев. Начиная с диверсионно-террористической ситуации в Буденновске, они ввели взятие заложников в арсенал своих военно-политических операций.

О психологическом состоянии заложников многое известно. К сожалению, это так. Наверное, с ним надо познакомиться — мало ли что может случиться. Став заложниками, люди меняются. Сначала почти у всех возникает шок и расщепление представ­ления о том, что же случилось. Быть этого не может! Захвата, убийств, унижения и беспомощности. Страшно, беспросветно. Все это не со мной! Как в кино. Но это я и близкие люди оказались в кошмаре случившегося. Важный момент: здесь главное — не потеряться. Растерянности, конечно, не избежать, но нельзя по­терять разума. В этот момент у некоторых ставших заложниками как бы срывается с предохранителя пружина протеста против со­вершаемого насилия, взрывается тяга к спасению. Такой человек кидается бежать, даже когда это бессмысленно, бросается на террориста, борется, выхватывает у него оружие. Безрассудно взбунтовавшегося заложника террористы убивают. Ведь и они, возможно, новички в такой ситуации. Их нервы давно перенапря­жены подготовкой к захвату, страхом, сомнениями. Убивают без­рассудного, даже если не хотели убийств и рассчитывали только попугать, пошантажировать захватом заложников. После первого убийства все меняется. Преступность террористов возросла — они чувствуют себя обреченными и ожесточаются. И заложники, увидев реальную смерть — свою участь, подверглись сильнейшей психической травме. Ужас начинает рушить их психику.

Поэтому, если вы вдруг стали заложником, замрите, осмо­тритесь, прежде чем действовать. И главное, подумайте: нет ли рядом кого-то, кто больше вас нуждается в помощи. Помогите. Если сможете, это первый шаг к вашему спасению.

Еще один неверный шаг может сделать заложник из-за извест­ной психиатрам «иллюзии помилования». Как вспышка в вашем сознании, может возникнуть представление, что все не может быть столь ужасным, что все плохое вот-вот пройдет. Надо толь­ко помириться с террористами, уговорить их, умолять, слезами взывать к их доброте.

Нет. Террористы, даже если они почти такие же люди, как вы, из того же общества, уже живут не в вашем мире, у них теперь иная жизнь. Может быть, еще не у всех, но среди них есть главари, ринувшиеся в бездну преступления. Они обрекли и себя, и вас на падение в бездну случившегося. Их остановит только насилие. Мольбы к ним могут стать вашим первым шагом к пособничеству преступникам, к предательству интересов других заложников, к преступному распаду вашей личности.

Затянувшееся заложничество в бесчеловечных условиях вызывает мысль о самоубийстве. Психологи считают, что она в сознании заложников служит «смягчением» страха смерти странным утешением тем, что есть запасный выход из трагической действительности. Самоубийства среди заложников маловероят­ны, считают психологи.

Насколько верно высказывание Достоевского, в котором он определил человека как существо, которое ко всему привыкает. У заложников с первых дней начинается адаптация — приспо­собление, и психическое, и телесное, к, мягко говоря, свалив­шимся на них неудобствам. У адаптации есть «цена»: нарушения душевные и телесные. Что-то нарушается сразу, многое может нарушиться потом, после освобождения, если оно состоится.

Вскоре притупляются ощущения и переживания. То, что воз­мущало или приводило в отчаяние, будет отскакивать от отупелого состояния, как от брони, нарастающей и защищающей заложника.

И еще — примитивными становятся его интересы и поведение: спрятаться, пописать, покакать, поесть, поспать. Главное при этом — не утратить окончательно человеческого облика. Как удержаться? Помогать хоть кому-нибудь, хоть в чем-либо, а не только самому себе. Те, у кого, на горе им, в заложниках с ними их дети, близкие люди, те спасены от распада души, от потери че­ловеческого лица. Но ценой этого «спасения» могут стать болезни стресса, растянувшиеся на годы после освобождения заложников, если оно случится.

Чего не удастся избежать заложникам — это апатичности и агрессивности, возникающих у них довольно скоро. Если условия содержания суровы, то уже через несколько часов кто-то из залож­ников начинает злобно вспыхивать, ругаться с соседями, может быть, даже со своими близкими: муж с женой, родители с детьми. Такая агрессия помогает «сбрасывать» эмоциональное перенапряжение, но вместе с тем истощает человека. Не «увлекайтесь» своей вдруг про­будившейся агрессивно-командирской или строго-наставнической горячностью, она — отвлечение себя от страха.

Многие, напротив, впадают в апатию. Это тоже «уход» от эмоций страха и отчаяния. У одних реже, у других чаще апатия прерывается вспышками беспомощной агрессивности. Полностью этого не избежать.

Избежать надо пробуждения своего садизма, стремления, казалось бы, в праведном гневе наказать кого-либо слабого, глупого, заболевшего по своей вине, делающего что-то не то, что надо. Садизм — зверь, пробудившийся в душе, съедающий лич­ность, оставляющий после себя растленность и гнусность. Еще берегитесь быть увлеченным садизмом новоявленных лидеров из числа заложников, вдруг такие объявятся, не станьте их при­хвостнем. «Не отмоетесь» после. Садизм заразен, особенно если вся атмосфера пронизана садизмом террора.

У заложников под дулом пистолетов сторожей-террористов, рядом с зарядом смертоносной взрывчатки или с канистрами надоедливо пахнущего бензина, при постоянной угрозе жизни и своей беспомощности — при всем этом у заложников могут раз­виться шизофренические явления. Им может мерещиться, что оказавшиеся рядом давно умершие родители пришли на помощь, и звуки вроде бы начавшегося штурма освободителей, и голоса угрожающих террористов-захватчиков, и страшные животные в темноте. Не бойтесь — вы не сошли с ума. Это пройдет не позже чем через две недели после освобождения. Дождитесь его. Не теряйте надежды, наделяйте ею других.

При долгом пребывании в заложниках, т. е. в плену, в среде пленных возникает одна из двух форм социальной организации, которые всегда появляются в изолированных сообществах, будь to казарма, экспедиция, плен, тюрьма. Для краткости их описания вспомним тюремный жаргон. Одну из форм называют «закон», другую — «беспредел». При первой строго регламентируются нормы взаимоотношений, иерархии, распределения пищи и, что немаловажно, гигиены личной и общественной. Эти нормы могут казаться изощренно ненормальными, но по своей сути они направ­лены на выживание группы, изолированной в губительных, т. е. ненормальных условиях. Или на сохранение хотя бы «элитарной» части этой группы. При второй форме социальной организации «правят» преимущественно грубая сила и низменные инстинкты, пробуждающиеся при экстремальной, принудительной изоляции людей.

Что победит (нередко в жестокой борьбе) и реализуется — «за­кон» или «беспредел»? Зависит это от душевной силы, интеллекта, жизненного опыта пленных-заложников. И еще от воздействий на них со стороны тюремщиков-захватчиков.

Оказавшиеся в заложниках ведут себя неодинаково.

1. Нетерпеливо отчаянных от 0 до 0,5%. Таких неразумных может стать много больше (до 60%), если «нетерпеливые» разожгут своей безрассудной отчаянностью «истероидных».
Скрытых истериков много в нашем населении, психически ослабленном десятилетиями унижений и лишений.

2. Если истероидным женщинам в критических ситуациях свойственны плач, причитания, метания с воплями и рыданием, то мужчины-истероиды становятся агрессивны. Они отвечают злобой, остервенелостью на всякое давление, притеснение. Чем больше их давят экстремальные обстоятельства, тем больше в истероидах сопротивления. Оно может стать стойким или накапливаться и взрываться. Их сопротивление врагам или опасным обстоятельствам может стать героическим. Это хорошо. Для них «героизм» станет опасен впоследствии, когда пос­ле освобождения начинают воспевать героев-заложников.

3. В разгар трагедии заложникам наиболее полезны те из их числа, кто несгибаем перед невзгодами, разумно смел и осторожен. Стрессовое давление укрепляет их стойкость. Они морально поддерживают других. Их может быть 5-12% среди заложников. Стойкие помогают пережить заточение другим несчастным. Идите за ними. Помогая стойким — поможете себе. Вместе с ними найдете в себе незамеченную раньше гордость и интеллектуальную одухотворенность (даже если они и вы — «люди не интеллектуального» труда). Исследователи заложничества подчас ошибаются, причисляя

к «стойким» и «нетерпеливо-отчаянных», и "агрессивных истерои­дов». Как отличить «стойких»? Они малозаметны, их добрые дела легко забываются (чтобы тем, кому они помогли, не отягчать души комплексами долга, раскаяния и зависти), если «стойкие» сами не заболели комплексом мессианства и не стали впоследствии «вождями» или «игроками».

4. Среди заложников много мятущихся в своем прилюдном одиночестве. Этих 30—50 %. Морально подавлены, психически оглушены. Их страдание заглушает все прочие чувства, мешает общению. У таких заложников монотония тягостного переживания страха и беспомощности может сопровождаться шизоидными явлениями. Чем дольше, сильнее, трагичнее давление экстремальных обстоятельств, чем глубже психическое изнурение заложников, тем больше их становятся такими, не находящими ни в чем и ни в ком поддержки, ищущими спасения в себе, находящими только душевное мучение. Что им делать? Им надо помогать.

Остальные, чем дольше заложничество, тем сильнее сближа­ются с захватившими их террористами. Их два типа.

10—25 % делают это с расчетом, почти сознательно, чтобы улучшить хоть сколько-нибудь свое существование, уменьшить угрозу террора лично для себя и своих близких. Это «приспеш­ники» террористов. Они не однородны.

5. Есть расчетливо-разумные. И только слабость, надлом души или великий страх за близких людей толкает их к коллабора­ционизму. У них самооправдание: «Жертвуя собой, мы для пользы других пошли служить врагам. Мы не "предатели", а тайные "свои"».

6. Но есть расчетливо-злобные. Служа врагам, ищут возможность возвыситься при новой расстановке сил. И удовлетворить свои психологические комплексы. Конечно, за счет слабых заложников, притесняя их или, напротив, милостиво помогая. Последнее и оргастически им приятно, и после освобождения послужит оправданием их пособничества террористам.

7. Наконец, 20-30 %. Чем дольше их заложничество, тем силь­нее они ощущают как бы родственную близость с захватив­шими их террористами, разделяя с ними их переживания и неприязнь к спасителям.

Эти заложники и после освобождения сочувствуют захватчи­кам, защищают их, арестованных. Опасность, общая для терро­ристов и удерживаемых ими заложников, сплачивает, «роднит» одних с другими. Легковесным политикам и судебным следовате­лям также бывшие заложники начинают казаться «пособниками» захватчиков-террористов.

1. При штурме осажденных террористов возникает не только «братство по крови», которая может быть пролита и ими, и заложниками.

2. В такой ситуации начинают действовать рефлексы поиска защитника (сильного, властного).

3. Возникает психологическая спайка «подвластных» и «власти­телей», если «властители» в чем-то уравнены с «подвластны­ми» (общей опасностью, общими невзгодами, общей добычей, общей жаждой спасения от смерти), то они человечно, участ­ливо относятся к «подвластным».

Чеченцы наделены этноархаическими рефлексами в отноше­нии к пленникам как к уважаемой ценности. Они относились к заложникам с видимой доброжелательностью.

По рассказам свидетелей, в городе Буденновске чеченцы, видя начало штурма больницы, в которой они укрылись, укрывали и успокаивали заложников. В поселке Первомайском руководитель чеченцев Салман Радуев обходил заложников, успокаивая их, рассказывал о последних событиях.

4. В отличие от многих других террористов, осажденные чеченцы сохраняли детскую игривую лихость. Громкая трансляция танцевальной музыки, обычно повергающая осажденных в уныние, у чеченцев в Первомайском вызывала неподдельную радость и пляску. Это ободряло и заложников, «роднило» их с чеченцами, пробуждая детские рефлексы.

5. Даже когда расстреливали кого-то из заложников, срабатывал психологический механизм по принципу «разделяй и вла­ствуй». Люди, оказавшиеся в привилегированном положении, при стрессе, как правило, отворачиваются от ставших пария­ми, обреченными, «опущенными» (криминальный жаргон).

6 Возникающее у заложников ощущение «породнения» с захватчиками-террористами напоминает появляющиеся у некоторых людей при стрессе инфантильные (детские) реак­ции: поиски родителя, сильного вершителя судьбы ребенка, родителя, «казнящего и милующего», при этом остающегося «родным», более того, чувство «родственности» может креп­нуть при «насилии во благо наказуемому».

7. При «синдроме заложника» страх перед террористами и стремление убежать из-за «ультрапарадоксальной инверсии» психических процессов перевертывается в болезненную лю­бовь и привязанность к террористам.

8. В этом есть и что-то женское, проявляющееся, когда сила и грубость самца могут парализовать тело и волю, могут про­буждать сладостное томление перед соитием.

Сплав игривой детскости и мужественности чеченских боевиков-террористов привлекает, завораживает многих, застав­ляет ими гордиться, кого-то — следовать им.

Напрасно ругают мифических психологов, которые не работают с бывшими заложниками, чтобы избавить их от синдрома «породнения» с террористами. Этот синдром очень стойкий. Например, в россий­ском народе, который десятилетиями был «заложником» у кровавого сталинско-коммунистического режима, он сохраняется до сих пор в виде парадоксальной приверженности к нему. Это не утрата историче­ской памяти, не попытка выразить протест противникам коммунистов, не массовая легкомысленность. Это психобиологический рефлекс сохранения традиций соподчиненности, достигнутой жестокостью.

9. Есть мнение, что в Буденновске и других городах и поселках, где российские войска осаждали чеченцев, взявших залож­ников, у последних не было и в помине «синдрома заложника» с его биологопсихологическими механизмами, отмеченными выше. Журналист Андрей Бабицкий был с заложниками в Буденновске, затем во время их перемещения чеченцами по Чечне вплоть до освобождения. Он обратил внимание на сходство социально-политических ориентации у русских заложников и у захватчиков-чеченцев. И те и другие в недавнем прошлом — советские люди. Для них власть была враждебна. Она давила свободу, права, не­редко и жизнь своих подданных. В несправедливости чеченской войны проглянуло лицо, казалось, ушедшей неправедной власти. Снова террор против мирного населения: чеченского, русского, гибнущего под бомбами. Когда война под боком, ее несправедли­вость очевидна. У русских, чеченских людей одни и те же эмоции, мотивации. Для захватчиков-чеченцев они актуализованы гибелью родственников под залпами российских гаубиц и танковых орудий. Те же мотивы возникают у заложников-русских, когда в них (и в захватчиков-террористов) стреляют БТРы, гранатометы осво­бодителей, олицетворяющих российское государство. Опираясь на трагический пафос своей жизни, угнетавшиеся государством («жизнь погибла в провинциальном убожестве, вечный дефицит всего при советской власти, редкие праздники, омраченные по­хмельем… и сейчас зарплату не платят») заложники легко пере­страиваются — «за террористов-захватчиков», вместе презирая и ненавидя Власть. Такими могут стать до 80 % заложников. Более того! А. Бабицкий заметил, что российские заложники способны «заряжать» чеченских захватчиков ненавистью к осаж­дающим их войскам. Вот почему случаи перехода заложников на сторону захватчиков не случайны. Не случайно участие боевых групп украинских, прибалтийских националистов в чеченской войне на стороне чеченцев. Не видеть таких «этноархаических

рефлексов» у русских, украинцев, чеченцев, прибалтов и др. пре­ступно, т. к. эта слепота побуждала Российскую власть подливать масло в огонь Войны.

При указанных различиях все заложники несчастны под гнетом ужаса смерти, униженности, беспомощности и полной неопределенности судьбы. Многие из них после освобождения нуждаются в психологической помощи, а то и в лечении душевных и телесных расстройств.

Трагический опыт борьбы с террористами во время захвата ими заложников в Москве (на Дубровке) и Беслане способствовал созданию и совершенствованию психологических служб, разво­рачиваемых в зоне терактов, для помощи не только освобождае­мым заложникам и переживающим за них родственникам [Ада-ев А. И., 2005; Левашова Т. Н., 2005 и др.], но и для реабилитации профессионалов-участников антитеррористических операций [Марьин М. И. Психологическое сопровождение деятельности сотрудников в экстремальных условиях / / Вопросы психологии экстремальных ситуаций, 2005, № 1, с. 1-2; Шилова Л. А. Из опыта оказания психологической помощи сотрудникам в г. Бес­лане/ / Вопросы психологии экстремальных ситуаций, 2006, № 1,с. 4-8 и др.].

Updated: 17.02.2014 — 09:43