ТЕОРИЯ ИЗ ПЕРВЫХ РУК

Следующий отрывок взят из книги Орсона Бина «Я и оргон»; это рассказ известного актера об опыте райхианской терапии у д-ра Элсворта Бейкера, наиболее известн"ого ортодоксального райхианского терапевта в США.

«Д-р Бейкер сел за свой стол и указал мне на стул напротив… «Ну, — сказал он, — раздевайтесь, посмотрим-ка на вас». С остекляневшими глазами я встал И Начал раздеваться. — «Вы можете остаться в шортах и носках», — сказал Бейкер, к моему облегчению. Я сложил одежду аккуратной стопкой на стул у стены. «Ложитесь на кушетку», — сказал доктор…

Он начал щипать мускулы мягких частей плеч. Мне хотелось съездить его по его садистской физиономии, одеться и дать деру. Вместо этого я выдавил из себя «о-о-у». Потом я промычал «Больно». ,

— Не думаю, чтобы было больно, — сказал он.

— Больно, — сказал я, и продолжал мычать свои «О-о-о».

— Теперь глубоко вдохните и глубоко выдохните, — сказал он, положив ладонь одной руки мне на грудь и придавив ее второй рукой с большой силой. Боль была значительной. «Что, если кушетка проломится?» — думал я, — «Что, если мой позвоночник лопнет, или я задохнусь?»

Некоторое время я вдыхал И Выдыхал, затем Бейкер нащупал мои ребра и начал их прощупывать и давить… Потом он тыкал и продавливал мой живот, нащупывая мышечные зажимы И Узлы… Он двинулся ниже, милосердно обой-дя мои жокейские шорты, и начал щипать и тыкать мышцы внутренней сто­роны бедер. Теперь я понял, что плечам, ребрам и животу было совсем не больно. Боль была ошеломляющей, в особенности потому, что в этой области я никак не ожидал боли…

«Повернитесь», — сказал Бейкер. Я повернулся. Он начал с моей шеи и двигался вниз, безошибочным инстинктом находя каждый зажим, каждый напряженный мускул… «Теперь снова повернитесь», — сказал д-р Бейкер, и я повернулся. «Хорошо, — сказал он, — вдыхайте и выдыхайте так глубоко, как вы только можете, и в то же время вращайте глазами, не двигая головой. Попро­буйте посмотреть поочередно на каждую из четырех стен, переводите глазные яблоки из стороны в сторону так далеко, как можете». — Я начал вращать глазами, чувствуя себя довольно глупо, но довольный уже тем, что он больше не мучает мое тело. Мои глаза вращались и вращались. «Продолжайте ды­шать», — сказал Бейкер. Я почувствовал нечто странно-приятное в глазах, легкий туман, похожий на эффект выкуренной палочки марихуаны. Этот туман начал распространяться по лицу, голове, потом по всему телу. «Хорошо, — сказал БеГасер, — теперь продолжайте дышать и ударяйте ногами кушетку велосипедными движениями». — Я начал ритмично поднимать и опускать ноги, ударяя кушетку икрами. Бедра начали болеть, я ждал, когда же он скажет, что достаточно, но он молчал. Я продолжал и продолжал, пока мои ноги не начали отваливаться. Тогда, постепенно, я перестал чувствовать боль, и то же прият­но-туманное ощущение начало распространяться по всему телу, но гораздо более сильное. Я чувствовал себя так, будто ритм подхватил мои удары, которые уже не требовали от меня никаких усилий. Я чувствовал себя возне­сенным, охваченным чем-то большим, чем я. Я дышал глубже, чем когда-либо до этого, и ощущал, как каждое дыхание проходит вниз по легким до таза. Постепенно я почувствовал себя восхищенным прямо из молочно-шоколадной бейкеровской комнаты в гармонию сфер. Я слился с астральным ритмом. Наконец, я почувствовал, что пора остановиться…

На следующее после визита к доктору Бейкеру утро, в среду, я проснулся, проспав всего около пяти часов и чувствуя себя бодрым. Кофе казался вкуснее, чем когда-либо, и даже мусор, плывущий по Ист Ривер, обладал легко­стью и выстраивался в узоры. Это чувство продолжалось весь день, — чувство благополучия и единения с миром. Тело было легким, приятные мурашки бегали вверх и вниз по рукам, ногам, туловищу. Когда я вдыхал, ощущение движения продолжалось до низа туловища, и это было приятно. Я ощущал легкое сексуальное возбуждение и нежность, мысль вообще о женщинах наполняла меня любовью…

Я начал раскручиваться в другую сторону. Приятные мурашки прекрати­лись, начало преобладать чувство тревожности и возбуждения. Начали появ­ляться коричневые пятна, которые потом превратятся в синяки там, гдеБейкер щипал и тыкал меня…

Я забратся в постель, чувствуя, что мне холодно; потянувшись за вторым одеялом, я понял, что холодею от страха. Я попробовал осознать свое чувство, как научился делать в психоанализе. Это был страх того рода, какого я не переживал раньше. Я вспомнил о марионеточном представлении, где куклы танцевали под музыку «Пляски смерти», представляя собой скелеты, распа­дающиеся на ходу. Я чувствовал себя так, будто сам начинаю распадаться. Беспокойство становилось ужасным, и я осознал, что непроизвольно напря­гаю мышцы, чтобы «собрать» себя. Прекрасное чувство освобождения исчез­ло, его место заняло стремление держаться за жизнь. Мой «панцирь», — если это был он, — казался старым дорогим другом. Люди часто говорят, что лучше умереть на электрическом стуле, чем провести жизнь в тюрьме, — но узники не скажут этого. Жизнь в цепях лучше, чем никакой жизни, — если дело идет не о теории.

Я понял, что мне понадобится все мужество, какоея сумею собрать, чтобы распустить защитный панцирь. Я буду бороться с доктором Бейкером на каждом шаге пути; но я помню также, как чувствовал я себя в течение трид­цати шести часов после первого сеанса, и я хочу этого больше всего на свете…

«Как вы провели неделю?» — спросил Бейкер, и я рассказал.

«Ваша реакция — сжимание после периода приятных ощущений, — совер­шенно естественно, этого и следует ожидать, — сказал он. — Вы не можете всегда сохранять эти прекрасные ощущения, но важно помнить их, чтобы иметь возможность идти к ним в работе. Это поможет вам пережить страх, который вы будете чувствовать по мере того, как панцирь распускается…».

В течение нескольких недель, по вторникам в два часа, я дышал и бил ногами кушетку. (Я понял, что грудь и дыхание прорабатываются прежде всего для того, чтобы мобилизовать энергию в теле, что должно способство­вать процессу распускания панциря. Энергия накапливается посредством вдыхания воздуха). Теперь Бейкер заставлял меня бить кушекту не только ногами, но и кулаками. Я бил и лягал ее, и ритм возносил и восхищал меня…

Чтобы начать распускание панциря вокруг глаз, Бейкер взял карандаш и велел мне неотрывно смотреть на него. Он начал быстро вертеть его перед моими глазами разнообразными кругами, что заставило меня спонтанно смот­реть в разные стороны. Это продолжалось минут 15-20, и результат был ошеломляющим. Глаза почувствовали себя свободно в голове, я мог ощущать прямую связь между ними и мозгом. Затем я вращал глазами, не двигая головой, сосредотачивая взгляд по очереди на каждой стене, когда взгляд касался ее. Все время, пока я это делал, я продолжал глубоко и ритмично дышать.

Бейкер заставил меня гримасничать и корчить рожи (я чувствовал себя дураком). Он заставлял меня смотреть подозрительным взглядом, или выра­жать глазами страстное стремление. Все это привело меня к ощущению, что я впервые использую свои глаза, и это было прекрасно…

На следующее утро вместо карандаша Бейкер взял ручку-фонарик. Он бросал мне в глаза пучки света, вращал их, — это производило психоделиче­ский эффект. Я следил глазами за линиями и фигурами, возникающими в темноте, это было паразительно. Я прямо-таки чувствовал, что мозги шеве­лятся у меня в голове. Бейкер вертел перед моими глазами фонарик минут 15, потом он зажег свет и глубоко посмотрел мне в глаза, и сказал: «Они прекрас­но встают на место». — Все, что он делал со мной, и все его суждения, были немеханическими, это возникало в результате способности человеческого суще­ства войти в соприкосновение с чувствами и энергиями другого…

«Состройте мне гримассу», — сказал Бейкер, и я повернулся к нему с глупым косым взглядом. — «Усильте это», — сказал он. Я сморщился в выраже­нии мерзкой кикиморы. «Что вы при этом чувствуете?* — спросил он.

— Не знаю — соврал я.

— Должны же вы что-то при этом чувствовать. "

— Ну, мне кажется, высокомерие…

— Вам кажется?..

— В конце концов, черт возьми, все это Куча дерьма… лежать здесь и Вертеть глазами…

— Суньте палец в глотку, — сказал Бейкер. , .

— Что? — сказал я.

— Пусть вас вырвет.

— Я перемажу вам всю кушетку.

— Можете, если хотите, — сказал он. — Но продолжайте глубоко дышать при этом.

Я лежал, дыша глубоко, я сунул палец в глотку, меня вырвало. Потом я сделал это снова.

— Продолжайте дышать, — сказал Бейкер. Моя нижняя губа задрожала, как у меленького ребенка, слезы потекли по лицу, и я зарыдал. Я рыдал минут пять, Средде мое разрывалось. Наконец, рыдания прекратились.

— С вами что-то произошло? — спросил Бейкер.

— Я подумал о маме, как я любил ее, я чувствовал, что никогда не могу добраться до нее, я чувствовал безнадежность, мое сердце было разбито, — сказал я. — Я мог переживать это впервые с тех пор, как я был маленьким. Это такое облегчение — быть способным плакать, и совсем это не куча дерьма, Я. Просто был испуган.»

— Да, — сказал он, — это путает. Вам нужно выпустить из себя еще много злости, много ненависти и гнева, а потом много желания, и много любви. О’кей, — сказал он, — до следующего раза.

И я поднялся, оделся и ушел.»

Updated: 06.11.2012 — 14:46