Чтобы поддерживать порядок в обществе и защищать благосостояние членов группы, нарушения общественного порядка и противоправное поведение должны быть наказуемы. В любом обществе существуют как официальные, так и неписаные законы, призванные удержать людей от правонарушений. Это третья составляющая справедливости, карающая справедливость. Вопрос о ней встает, когда оценивается, в какой мере тот, кто нарушил закон или причинил ущерб, должен нести ответственность за свой проступок и заслуживает ли он наказания (Hogan & Emler, 1981).
Оценка справедливости наказания начинается с цепочки умозаключений, касающихся субъекта деятельности, обстоятельств, в которых был совершен проступок, и серьезности его последствий. На начальном этапе результаты проступка оцениваются с учетом его серьезности и той меры, в которой субъект несет ответственность за его совершение. Существуют обширные свидетельства того, что мнение о проступке во многом определяется факторами контекстуального характера. Кроме того, в соответствии с моделями Шейвера (Shaver, 1985) и Шульца и его коллег (Shultz & Schleifer, 1983; Shultz, Schleifer & Altman, 1981), мера ответственности виновника правонарушения определяется причиной его действий, а также его намерениями.
Кросс-культурные исследования в данной области свидетельствуют о впечатляющих различиях при оценке меры ответственности за правонарушение. В ходе обширного сравнительного исследования Гамильтон и Сандерс (Hamilton & Sanders, 1992) обнаружили, что оценка меры ответственности в США и Японии определяется одними и теми же факторами (серьезность проступка, его причина и характер намерений виновника), однако значимость этих факторов в названных странах различна. Различия в значимости этих факторов проще всего объясняются с учетом параметров индивидуализма—коллективизма. Одной из основных составляющих культурного синдрома индивидуализма является вера в то, что индивид действует автономно и социальный контекст не накладывает ограничений на его поведение (Lukes, 1973). В коллективистских культурах люди, напротив, полагают, что поведение человека в значительной мере определяется социальным контекстом (Но, 1998). Моррис и Пенг (Morris & Peng, 1994) представили весьма убедительные подтверждения данной интерпретации в ходе нескольких исследований, сравнивающих имплицитные теории социального поведения в США и Китае. Их результаты явным образом свидетельствуют о том, что в США упомянутая теория, предполагающая автономность индивида, объясняет его поведение внутренними качествами, а в Китае — уделяет большее внимание социальному контексту и мотивирует поведение субъекта внешними факторами.
Соответствуют данным Морриса и Пенга (Morris & Peng, 1994) и результаты исследования Гамильтона и Сандерса (Hamilton & Sanders, 1992). Они изучали
Реакции американцев и японцев на рассказы о противоправном поведении и обнаружили, что американцы чаще, чем японцы, оценивают действия правонарушителя как целенаправленные или намеренные. Более того, американцы примерно в два раза чаще японцев связывали ответственность субъекта с информацией о нем самом, тогда как японцы были более восприимчивы к сведениям о социальной роли субъекта и влиянии прочих факторов социального контекста. На и Лофтус (Na & Loftus, 1998) обнаружили, что американские специалисты по вопросам права и студенты колледжей чащеюбъясняют преступное поведение личностными характеристиками, злоупотреблением наркотиками и семейными проблемами, тогда как корейские студенты, занимающиеся юриспруденцией, и студенты колледжей предпочитают объяснять преступное поведение ситуационными и социальными факторами.
Короче говоря, результаты исследований показывают, что в индивидуалистическом обществе люди склонны обвинять в противоправном поведении нарушителя, в то время как в коллективистском обществе люди чаще видят в противоправном поведении результат воздействия социальных факторов и реже считают, что нарушитель несет личную ответственность за совершенный проступок.
Такие кросс-культурные различия в атрибуции оказывают заметное влияние на строгость и характер наказания, которое считается справедливым и обоснованным. Атрибуция противоправного поведения внешним факторам в коллективистских культурах, по-видимому, будет способствовать снисходительному отношению к правонарушителю. Подтверждая это предположение, На и Лофтус (Na & Loftus, 1998) приводят сведения о том, что корейские респонденты высказываются в пользу более мягкого обращения с преступниками, чем американцы. Проводя подобное исследование, Миллер и Лутар (Miller & Luthar, 1989) поставили индийцев и американцев перед дилеммой: действовать в соответствии с социальными нормами (то есть законом) или социально-ролевыми обязательствами. Индийцы чаще, чем американцы, стремились оправдать индивида, который действовал в соответствии с ролевыми обязательствами, и освободить его от ответственности. В ходе еще одного исследования такого рода Берсофф и Миллер (Bersoff & Miller, 1993) обнаружили, что, по сравнению с американцами, индийцы чаще склонны оправдывать правонарушения, которые были совершены под воздействием эмоций (страха или гнева). Миллер и ее коллеги полагают, что индийцы воспринимают действия окружающих в контексте определенной ситуации, поэтому они более восприимчивы к воздействию обстоятельств на поведение.
Когда нарушителю определяется наказание, можно выделить три основных мотива. Возмездие — то есть стремление заставить нарушителя возместить ущерб, нанесенный жертве, предполагает, что мера пресечения будет соразмерна нанесенному ущербу. Кроме того, задача такого наказания — удержать нарушителя от повторного нанесения ущерба жертве. При реабилитации целью наказания является перевоспитать преступника, заставить его осознать недостойность противоправного поведения и, таким образом, предотвратить совершение новых преступлений. Основной целью восстановления (Restoration) Является возобновление социальных связей между преступником и жертвой, которое предполагает возмещение ущерба и принесение извинений.
Культурные различия в атрибуции тесно связаны с мотивами, определяющими выбор наказания. Атрибуция поведения нарушителя внутренним склонностям, которая распространена в индивидуалистических культурах, лежит в основе мнения, что преступник вряд ли изменится к лучшему. Атрибуция поведения внешним факторам в коллективистских обществах ведет к тому, что основной акцент при определении наказания делается на реабилитации.
Подтверждает эти предположения работа Эпштейна (Epstein, 1986), который сравнивал исправительные учреждения для несовершеннолетних правонарушителей на Тайване, в Китае и Гонконге и пришел к выводу, что на Тайване и в Китае они сходны в своем стремлении внушить несовершеннолетним нарушителям определенные идеи за время их прерывания под стражей. Одним из Объяснений Принимаемых мер может быть мнение о том, что нарушителей можно исправить, «перевоспитав» их. В Гонконге же, напротив, британское влияние привело к тому, что основными инструментами, которые используются для возвращения нарушителей к нормальной жизни и нормальному поведению, являются вознаграждения и поощрения, а не внушение разного рода идей и перевоспитание.
Гамильтон и Сандерс (Hamilton & Sanders, 1988) утверждают, что японцы подчеркивают обязанность общества стимулировать подчинение индивида социальным нормам. Нарушение социальных норм или закона часто объясняется упущениями общества в процессе социализации индивида. Поэтому определение наказания в Японии в большей мере ориентировано на реабилитацию и восстановление, чем в США. В целом японские респонденты предпочитали выбор таких санкций, которые позволили бы «восстановить статус правонарушителя и его взаимоотношения с окружающими», тогда как американцы предпочитали санкции, предусматривающие изоляцию правонарушителя и, таким образом, предотвращающие рецидивы его антиобщественного поведения.