Изменения процессов мышления при усилении дистресса

Возрастание интенсивности экстремального воздействия (силы либо продолжительности стрессора) мобилизует «глу­бинные адаптационные резервы организма» (по терминологии Ганса Селье). Это стрессово изменяет поведение человека, придавая его мышлению (и всей когнитивной сфере) особые черты. Как правило, это продуктивная активизация мышления, восприятия, памяти, воли интерактивности либо целесообраз­ная пассивность этих функций. Благодаря им должна возрас­тать способность человека противостоять экстремальным воздействиям.

Как одну из форм стрессовой активизации когнитивных воз­можностей человека можно рассматривать стресс творчества, стресс вдохновенья. Эти особые формы продуктивного стресса рассмотрим подробнее ниже (см. 4.3.1).

Однако при экстремальных условиях жизни нередко воз­никают и неконструктивная стрессовая гиперактивность, либо, напротив, дистрессовая сверхпассивность когнитивных функций. Опишу их кратко, так как есть многочисленные публикации, посвященные этим изменениям жизнеспособности людей. Рас смотрим здесь лишь непатологическую дезадаптацию. Это еще не психическая болезнь, а не всегда удачные формы защиты от экстремальных воздействий внешней среды и от неблагоприятных процессов в самом организме человека. Такие дезадаптивные со­стояния отличаются от болезней по ряду признаков:

— окружающим людам понятны проблемы человека, возникшие в связи с его жизнью;

— у него отсутствуют тенденции к «застреванию» (к застойности) неадекватных (неверных, порочных) реакций на экстремаль­ные факторы;

— нет усугубления таких реакций, т. е. нет нарастающей зави­симости от экстремальных обстоятельств;

— в состоянии дистресса человек откликается на доброжела­тельное отношение окружающих его людей, т. е. он вполне вменяем;

— и самое главное, этот человек способен критически отно­ситься к своей стрессовой интеллектуальной дезадаптации (к неадекватности, ненужности, порочности своих «заскоков», агрессий, депрессий, обид и подозрений).

При возникшей из-за дистресса непатологической дез­адаптации психики человек не нуждается в медицинской (пси­хиатрической) помощи; бывает достаточно доброжелательного понимания, советов, участия со стороны близких людей, чтобы вернуть ему нормальное психическое состояние; и все же может понадобиться помощь психотерапевта [Семичов СБ., 1987, с. 140].

А. Продуктивное и контрпродуктивное мышление при интенсификации стресса. Стрессовые изменения мышления особенно заметны при постоянной опасности и при стрессе выживания. У меня имелась возможность изучать их в многосуточных экспериментах и в натурных, естественных условиях во время альпинистских восхождений на вершины Кавказа, Тянь-Шаня, Памира и на протяжении многих лет в высокогорных экспедициях. Кроме того, мной проведены регулярные психологические исследования во время двух чеченских войн в конце XX и начале XXI в. [Китаев-Смык Л. А., 1995, 1997, 2001].

Жизнь в опасных условиях активизирует мышление, выводя его на иной диапазон, поднимая на новый уровень функциониро­вания. Главное, что отличает когнитивную сферу человека при постоянной опасности от ее функционирования в обыденных условиях, — это высокий уровень совместной мобилизации рацио­нального и интуитивного мышления. Одно усиливается другим, они сочетаются и как бы переплетаются.

Тот, кто сохранил жизнеспособность в суровых условиях жизни, обретает звериное чутье, распознавая врагов и опасно­сти. Такой способности может не быть, она не нужна, в обычных спокойных условиях существования.

При постоянной опасности обостряется внимание ко всему вдруг появившемуся, внезапно изменившемуся. Мышление напряженно и легко фокусируется на текущем моменте, потому что здесь и сейчас должна быть готовность спастись — не сделать неверный шаг на горном утесе, заметить лавинную опасность гор, а на войне раньше убить врага, чем это сделает он. При стрессе долгой опасности интуитивное мышление, вспыхивая, освещает рациональные решения, продуманные во время напряженных бдений. Рациональное (дискурсивное) мышление начинает под-питываться мудростью мышления интуитивного.

Однако длительный стресс опасности может создавать и контр­продуктивную активизацию когнитивных функций, интеллекта. Это ведет к дезадаптации и мучительному дистрессу. Если не избавить человека, пораженного когнитивным дистрессом от даль­нейших экстремальных воздействий опасностями, то он может погибнуть не только из-за своих ошибочных, порочных действий, но и от психических и соматических болезней дистресса.

На чеченских войнах в условиях реальных боев мной изуча­лись личности, акцентуированные боевой обстановкой. Среди них были субъекты как с продуктивными изменениями личности, полезные себе и другим, так и с контрпродуктивными [Китаев-Смык Л. А., 1996, 2001 и др.]. Вот некоторые из них.

Особенно заметны изменения когнитивной сферы, ведущие к личностным трансформациям на войне во время боев. Большин­ство солдат и офицеров превращаются в стойких воинов, «труже­ников войны». Боевой стресс формирует у них конструктивное взаимодействие рационального и интуитивного мышления, мгно­венные обострения внимания. Особенно важна интенсификация у них волевых способностей. Интеллектуальные и волевые усилия «тружеников войны» направлены на выживание.

«Неистовые воины», их рациональная отвага, интуитивное опознание друзей и врагов, стойкость, выносливость и интеллек­туальная мощь — все это ярко проявляется в критических боевых ситуациях. В остальное время они не выделяются среди прочих солдат и офицеров, хотя всегда готовы к мгновенному включению «боевой неистовости».

Для «искателей приключений» война как праздник, как кровавый пир. Опасность срывает с тормозов их рациональное мышление и влечет к себе, потому что пробуждает интуитивную ясность ориентировки в бою, безошибочность действий, ликую­

Рис. 21. Солдаты-контрактники. Знали, зачем пошли служить на Северный Кавказ. Так и служили (фото автора)

щую волю к победе. Хитрые, прозорливые, с пьяной сумасшед­шинкой в глазах, выдающей чувственность их мышления, они предпочитают интуитивные решения рассудочным.

«Победители страха» постоянно борются с мыслями о своей гибели. Склонны продумывать и создавать смертельно опасные испытания своего мужества.

«Профессионалы боя» скоро привыкают к войне как про­фессионально опасной работе. При боевом стрессе мыслят и действуют, как в любой не военной экстремальной ситуации. Кровь и смерть на войне воспринимаются ими напряженно, лишь по началу создавая стресс.

Но есть личности, у которых аморальность войны пробуждает порочность (и контрпродуктивные действия). Переживаемый стресс крови и смерти поднимает со дна души стремление к не­позволительным поступкам. Они неудержимо размышляют о том, как преступить границы дозволенного законом и моралью. Кратко опишу некоторых из них.

Риск войны притягивает «героических убийц» как игра, где на кон ставятся их жизни. Не осознавая того, они в душе бо­рются с собой, желающим выжить, убивая врага. Они играют и проигрывают чужие, а то и свои жизни, утверждая свое победное достоинство. Страх, пронизывающий их, сладостно распят страст­ной смелостью надежды на непобедимость их боевых умений и

Рис. 22. Танкисты в ожидании атаки боевиков-сепаратистов, блокированных в г. Грозном (на заднем плане грозненская ТЭЦ). Скрепили «боевое братство» татуировкой «скорпион» (выпу клой, красного цвета). Январь 2000 г. (фото автора)

военной расчетливости, интуиции, опережающей выстрел, удар, военную операцию и хитрость врага.

Мысли о своей смерти они глушат, нейтрализуя их жесто костью в бою и к побежденным после боя, а то и наркотиками, алкоголем, сексом как триумфом плоти.

У «мародеров-грабителей», когда они видят утраты людьми имущества во время войны, возникает в подсознании стремление сохранить хоть что-то… и присвоить, «сохраняя». Так рождаются обдуманные и спонтанные мародерства (с фр. maraudeur — «гра­битель трупов») и военные грабежи. И еще. Как потенциальный мародер убивает во время боев владельца приглянувшейся цен­ности и грабит убитого? У мародера-убийцы не вполне осознанная (в «досознании») мысль: «Ведь его убьют и ограбят другие. Так лучше это сделаю я, чтобы не пропала понравившаяся мне цен­ность (вещь, сокровище, деньги)».

«Барышники войны» — порочные жертвы военного стресса. Наглядные смерти, опасности, разрушения пробуждают у всех людей естественное чувство горя. Но у «барышников войны» оно вытесняется альтернативной радостью возможных, почти бесконт­рольных перепродаж военного имущества, трофеев, военных се­кретов. Радость получения барыша, вытесняя страх перед смертью на войне, оттесняет стыд и, более того, дарит подлое оправдание «барышнику войны». Такое моральное уродство может не прояв­ляться, пока нет смертельного риска и военного стресса.

Б. Неконструктивная сверхактивность мышления при дистрессе. К неконструктивным, неадекватным формам изменения мышления при стрессе может быть отнесена гиперактивизация мышления. Ею обусловлены навязчивые мысли и образы, бесплодное фантазирование, настойчивый уход в размышления о прошлом или будущем, всепоглощающее хобби. Иногда трудно сказать, чем в большей мере вызваны эти проявления ментальной гиперактивности — многолетним «стрессом жизни», трансформирующим личность, или же личностными особенностями, предрасполагающими индивида к «стрессу жизни» [Manderscheid R. W., Silbergeld S., Dager В., 1976; Tobach В., Gianutsos J., Topoff H. B. et el., 1974 и др.], либо неготовностью к стрессовым ситуациям, жизненной неопытностью. Карл Менингер категорически возражает против того, чтобы гиперактивность мышления при стрессе (как правило, сопровождающуюся активизацией вегетативных симптомов) рассматривать как «тревожность», которая, по его мнению,— самостоятельный феномен, появляющийся или усиливающийся при стрессе [Menninger К., 1977]. Со стрессовой гиперактивностью мышления связывают «гипернастороженность», проявляющуюся в виде бессонницы, т. е. защитного бодрствования [там же]. Ментальная стрессовая гиперактивность часто сопряжена с гиперэмоциональностью, гиперподвижностью.

При стрессе могут возникать неблагоприятные социально-психологические концепты: обидчивость, вспыльчивость, недовер­чивость или, напротив, избыточная доверчивость, неоправданная реальным положением дел, либо застойность неадекватных пред­ставлений субъекта об отрицательном к нему отношении окружаю­щих людей и о необходимости защитных и агрессивных действий и т. п. [Valentine J. H., Ebert J., Oakey R. et al., 1975 и др.]. После прекращения действия экстремальных факторов люди вспоминали эти негативные мыслительные акции, оценивая их как неадекватные имевшейся ситуации и неуместные [Schregardus D. J., 1977].

В. Неконструктивное снижение продуктивности мышления при дистрессе. При интенсификации экстремальных воздействий возможна манифестация (в мыслях, чувствах, поведении) дефицита либо истощения когнитивных адаптационных резервов или блокировка их реализации, хотя они есть и могли бы использоваться. Возникает неконструктивное стрессовое снижение продуктивности мышления. Оно проявляется в виде навязчивой астенизации мышления, неустранимой рассеянности или как неконтролируемое ослабление внимания либо мучительность мыслительных усилий. Может возникать квазиинфантилизация мышления или же становиться более заметной его реальная инфантильность. Затухает осознавание смысла происходящего, значимость важных, даже крайне опасных событий уравнивается с незначительными, бытовыми. Необходимые вещи, предметы кажутся ненужными. Не хочется думать о своих обязанностях, тем более об их выполнении. Внимание ни на чем не задерживается. Мысли минуют все реальности, не находя достойных проблем для размышления, для обдумывания.

Люди со стрессовой неконструктивной пассивностью сообща­ли: «Пустота в голове», «Голова будто набита смятой бумагой», «Трудно думать ни о чем», «Мысли не задерживаются, не могут зацепиться за что-либо нужное, да и есть ли оно — нужное?», «Ничто никому теперь не нужно».

Такая стрессовая интеллектуальная пассивность может пре­рываться приступами, вспышками негативных эмоций (злобой, обидой, раздражением), бесперспективными начинаниями борь­бы, защиты, скоро завершающимися еще более глубокой пассив­ностью. Это приступы «раздражающей слабости». В ряде случаев в начале действия экстремальной ситуации можно вспомнить, что такой интеллектуальной пассивности предшествовала защитная активизация мышления и поведения, потом подавленная или ис­сякшая. Причиной стрессовой пассивности когнитивных функций может быть не только истощение их резервов, но и стрессовая их блокировка из-за парадоксальной (неуместной) активности пси­хофизиологических механизмов, защищающих психику человека от перерасхода и истощения адаптивных резервов.

Г. Интеллектуальная деятельность человека-оператора при многосуточном стрессе на борту наземного имита­тора межпланетного корабля. В начале 60-х гг. прошлого века в организации, руководимой СП. Королевым, началась подготовка полета людей на планету Марс. Предполагалось, что корабль будет непрерывно вращаться, чтобы центростремитель­ная сила заменяла силу тяжести. Ответственным исполнителем подготовки межпланетного полета инициативно стал сотрудник этой организации Владимир Александрович Корсаков (далее по тексту — «К-ов»). Инициатором и ответственным испол —

нителем исследовании переносимости человеком длительного пребывания во вращающемся пространстве был автор этого текста Л. А. Китаев-Смык. Специальный, вращающийся стенд-квартира диаметром 20 м был сконструирован и построен в Летно-исследовательском институте (г. Жуковский Москов­ской обл.) [Конюхов Е. М., Волоцких М. Е., Китаев-Смык Л. А. и др., 1965] (рис. 4, 5, 6). На протяжении нескольких лет, начиная с 1964 г., небольшой группой сотрудников Летно-исследовательского и Медико-биологического институтов были проведены обширные исследования малоизвестной тогда формы стресса (и дистресса), возникающего при жизни во вращающей­ся среде [Китаев-Смык Л. А., 1969, 1976, 1977а, 19776, 1978 а, 1978 6; Китаев-Смык Л. А., Галле P. P., Гаврилова Л. Н. и др., 1972; Китаев-Смык Л. А., Галле P. P., Клочков A. M. и др., 1969; Китаев-Смык Л. А., Крок И. С, Ощепков Н. А., 1974; Китаев-Смык Л. А., Чурсинов А. В., 1979; Котова Э. С., Китаев-Смык Л. А., Устюшин Б. В., 1971 и др.]. Ниже представлен фрагмент из монографии «Психология стресса» [Китаев-Смык Л. А.,1983]. В нем изложены типичные результаты исследования опера­торской деятельности в ходе одного из большой серии экс­периментов с многосуточным вращением [Китаев-Смык Л. А., 1983, с. 219-223].

Некоторые результаты анализа операторской деятельности испытуемого Ко-ва в ходе эксперимента с 15-суточным стрессоген-ным вращением показаны на рис. 23. Исследование оперативной памяти обнаружило, что наряду с увеличением энграм, которые испытуемый вспомнил правильно, увеличилось количество оши­бочных припоминаний (для запоминания предъявлялись цифровые ряды). Значимое увеличение ошибок памяти было при тяжелых формах дистресса [Китаев-Смык Л. А., 1976; Китаев-Смык Л. А., За­харова А. В., 1981 ]. Ошибки происходят по типу контаминации, что свидетельствует о расширении круга ассоциаций, привлекаемых при актуализации энграм, а также о снижении критичности выбора и идентификации нужной энграммы. Увеличение числа припоми­наний (верных и ошибочных) свидетельствует о расширении при

рис. 24. Корреляция между качеством деятельности (Р) и экс-ремальностью действующего фактора (Э) при различных ложностях деятельности:

А — простая деятельность; В — деятельность средней сложности; С — слож­ная деятельность; I — нормальное состояние человека; II — начинающийся стресс; III — выраженный дистресс; а — первый; б — второй уравнительные уровни экстремальности (см. [Китаев-Смык Л. А., 1983, с. 31-39])

Рис. 25. Показатели операторской деятельности испытуемого Ко-ва при многосуточном стрессе (пребывание в стенде «Орби­та» при его вращении с угловой скоростью 24 град/с):

I — латентный период ответа на цифровой сигнал; 2 — время движения при ответе на цифровой сигнал; 3 — время движения при ответе на световрй сиг­нал; 4 — латентный период ответа на световой сигнал; 5 — число ошибочных ответов на цифровой сигнал; 6 — число правильных ответов при исследовании кратковременной памяти; 7 — число ошибочных ответов при исследовании кратковременной памяти; 8 — изменение времени операции после реакции на ♦запрещающий» сигнал (в %); 9 — изменение времени реакции после пере­стройки стереотипа задачи (в %); 10 — показатели самочувствия в условных единицах; п — число энграмм стрессе, условно говоря, круга поисков «выхода» из стрессогенной ситуации, что имеет адаптационное значение. В данном случае отрицательной стороной такого расширения явилось снижение контролируемости результатов этих «поисков».

Сходные изменения памяти обнаружил И. М. Фейгенберг при некоторых формах шизофрении [Фейгенберг И. М., 1972, 1973]. Это свидетельствует, вероятно, о том, что сходные адаптационные мнестические механизмы активируются как при предклинических проявлениях дистресса, так и при клинической психопатологии, в возникновении которой «стресс жизни» может играть немалую роль [Moore N. C., 1976; Schwarz В. М., 1979 и др.].

Исследования операторской деятельности показали, что в ее структуре могут одновременно находить отражение как элементы стрессовой активизации поведения, так и проявления стрессового пассивного реагирования. В первые трое суток стрессогенного вращения, т. е. в период тяжелых дистрессовых ухудшений само­чувствия, у испытуемого Ко-ва уменьшились латентные периоды движения при ответах на сигналы средней и малой сложности. Это говорит об активизации в этом состоянии деятельности при выполнении относительно простых заданий.

Заметно уменьшение латентных периодов возникло при дист­рессе в ответах на сигналы средней сложности. Данный факт под­тверждает сделанные мной дополнения к закону Йёркса—Додсона [Китаев-Смык Л. А., Крок И. С, Ощепков Н. А., 1974]. При воз­растании экстремальности стрессора первоначально качество деятельности возрастает пропорционально ее сложности. Далее качество деятельности средней сложности может стать более высоким, чем качество простой деятельности (рис. 24). При значительном возрастании экстремальности стресс-факторов ухудшается качество всех видов деятельности: первоначально сложной, затем средней и, наконец, простой.

На рис. 25 видно, что при дистрессе время движений испытуе­мого Ко-ва при простой сенсомоторной реакции практически не изменялось, тогда как время двигательного компонента ответа на относительно более сложный цифровой сигнал в первые трое суток стрессогенного вращения возрастало. Учитывая факт сокращения латентных периодов обоих видов реакций, можно предположить, что стресс по-разному сказался на «пусковых» и моторных меха­низмах ответа на оперативный сигнал. Возможно, в структуре «за­пуска» движения проявлялась стрессовая активизация поведения, а в структуре движения — стрессовая пассивность реагирования. Можно предположить, что активизация запуска движений испытуе­мого Ко-ва «вытеснила» процедуру принятия (уточнения) решений из латентного периода в период совершения ответного действия.

Особенности стрессовой перестройки перцептивно-когнитивных процессов нашли отражение в изменениях по­казателей относительно сложной операторской деятельности. При нормальном функциональном состоянии испытуемых время ответа на сигнал к действию, следующий после отмененного дей­ствия (при наличии двух сигналов: к действию и запрещающего действие), было меньше, чем время ответа на сигнал к действию в ряду других таких сигналов («условный тормоз»). При дистрессе время ответа на сигнал при действии «условного тормоза» ста­новилось большим, чем время ответа без «условного тормоза». Такое влияние «условного тормоза» сохранялось на период, пока функциональное состояние испытуемого Ко-ва оставалось ухудшенным и пока у него были симптомы стрессовой пассив­ности поведения. Указанный факт можно интерпретировать как результат застойности, инертности тормозных тенденций при стрессовой пассивности поведения либо как возрастание значи­мости тормозных установок при пассивной форме реагирования на стрессор и т. д.

Перестройка задания оператору (без изменения характера и сложности задания) в исходных условиях при нормальном состоянии испытуемого Ко-ва, так же как и «условный тормоз», сокращала время выполнения задания по сравнению со временем многократно выполнявшегося одинакового задания. Иными слова­ми, «новизна» активизирует деятельность, протекающую на фоне монотонии. В начале развития дистресса, когда мобилизованы «поверхностные» адаптационные резервы и начата мобилизация «глубоких», «новизна» оперативного задания еще более акти­визирует выполнение этого задания. Следует сказать, что эта активизация происходит, когда поведение испытуемого пассивно по сравнению с исходным (нормальным) поведением (увеличено время движения на цифровой сигнал, имеется тормозящее дейст­вие «условного тормоза» и др.). Вероятно, в начальной стадии развития дистресса фактор новизны сохраняет и даже усиливает свое активизирующее, «пробуждающее» свойство.

В ходе развития дистресса, на четвертые сутки вращения, фактор новизны задания оказывает тормозной эффект вместо «пробуждающего». Этот феномен можно интерпретировать как возникающее на стадии предельной мобилизации всех адаптацион­ных резервов затруднение перестройки стереотипа деятельности, иными словами, «переучивание» затрудняет деятельность. Это свидетельствует, что при изнурительной стрессовой перестройке ментальных систем в ходе адаптации к долгому стрессу дополни­тельное требование к предельно мобилизованным адаптационным резервам «срывает» установившийся режим их расходования.

Изменения показателей операторской деятельности при стрессе в условиях вращения имели индивидуальные различия. Но общие тенденции изменений были сходны с теми, которые показаны на примере Ко-ва.

В ходе развития стресса, к десятым суткам вращения, рассмо­тренные выше показатели операторской деятельности в значитель­ной мере нормализовались. Их изменения непосредственно перед окончанием стрессогенного вращения обусловлены психологическим напряжением так называемого «конечного порыва» [Медведев В. И., 1979], «феноменом окончания рейса» [Стенько Ю. М., 1978, 1981; Ткаченко В. Д., 1980 и др.]. Изменения рассмотренных выше пока­зателей после прекращения вращения связаны с новым усилением стресса (уже без стрессора) из-за реадаптации испытуемого Ко-ва в стабильной (без вращения) пространственной среде.

Изложенные выше сведения о проявлениях когнитивного суб­синдрома стресса позволяли высказывать некоторые соображения [Китаев-Смык Л. А., 1983; Китаев-Смык Л. А., Боброва Э. С., 1988] о подготовке операторов к работе в экстремальных условиях и об «управлении» их состоянием и активностью деятельности в таких условиях.

— Следует развивать умение человека-оператора использовать при необходимости в экстремальных ситуациях как активную, так и пассивно-выжидательную тактику операторской деятель­ности.

— При конструировании тренажеров следует «редуцировать» воспроизведение в системах отображения информации (СОИ) и программах операторской деятельности тех моделирующих среду и технические средства элементов, знание которых и пользование которыми является обыденным для человека-оператора.

— Напротив, в тренажере должно быть воспроизведено во всем многообразии и полноте все новое, неожиданное и трудно усвояемое, с чем человек-оператор может встретиться при профессиональной деятельности в экстремальных условиях.

~ Особое внимание следует уделять формированию у оператора навыков и умения управлять своими эмоциональными реакция­ми при стрессогенных ситуациях, купируя неблагоприятные проявления эмоций и используя их для оптимизации своей деятельности.

Групповые тренажеры и реальные системы, в которых сопря­жены «операторская группа» и «машина», должны способство­вать не только совершенствованию профессиональных качеств человека, но и его способности в экстремальных условиях выполнять ту или иную социальную роль.

— Для оперативного влияния на состояние и деловую активность человека-оператора (группы операторов) при стрессе должна использоваться подача информации, формирующей у опера­тора (у операторов) представление о «субъективной возмож­ности» или о «субъективной невозможности» экстремальной ситуации, тем способствуя проявлениям нужной стрессовой активности или стрессовой пассивности. Инженерно-психологические исследование влияния длительно­го дистресса на эффективность операторской деятельности, прове­денной в многонедельных на непрерывно вращающемся наземном имитаторе межпланетного корабля, сделали возможным создание ряда систем управления космическими кораблями [Бойко Н. И., Даревский С. Г., Завьялов Е. С., Китаев-Смык Л. А., Макаров ПС, Марченко С. Г., Сажин СТ., Шилова Н. В., Элькснин В., 1965: Волков А. А., Даревский С. Г., Завьялов Е. С, Китаев-Смык Л. А., Кремнев О. Г., Макаров Г. С, Мельников С. Г., Ощепков Н. А., Тищенко А. Г., Трелина Е. Г., Шилова Н. В., 1965, с. 62-64; Китаев Смык Л. А., Котова Э. С, Устюшин Б. В., 1969, с. 324-326; Китаев-Смык Л. А., 1974 а, с. 153-156; Китаев-Смык Л. А., 1974 б, с. 26-28; Китаев-Смык Л. А., Крок И. С, Ощепков Н. А., 1974, с. 28-32: Гордеева Н. Д., Зинченко В. П., 1982 и др.].

В последующем результаты этих экспериментов и работ многих других исследователей легли в основу теоретических обобщений и обширных внедрений в эргономику (Зинченко В. П., Мунипов В М 1995; Пономаренко В. А., 2006; Магазанник В. Д., 2007 и др.].

Обширные исследования, проведенные под руководством академика К. В. Судакова, выявили циклические периоды в произ­водственной деятельности (и в жизнедеятельности), названные «системоквантами». «Полезные для организма приспособитель­ные результаты, — пишет К. В. Судаков, — по принципу саморегу­ляции организуют функциональные системы различного уровня метаболического до социального. Для достижения значимых для человека социальных результатов функциональные системы мета­болического и гомеостатического уровней объединяются в сложные иерархические, мультипараметрические и в последовательные вза имодействия… В соответствии с этой концепцией континуум жизне­деятельности расчленяется отдельными потребностями субъектов на дискретные «системокванты», включающие формирующуюся на основе потребностей доминирующую мотивацию, поведение, направленное на достижение промежуточных и конечных резуль­татов, и постоянную оценку достигнутых результатов с помощью обратной афферентации» [Судаков К. В., 1998, с. 82]. Исследова­ния реальной рабочей деятельности, проводимые профессором Н. А. Фудиным с соавторами, показали возможность создания и внедрения в систему организации производства оптимальных «системоквантов», т. е. чередования циклов деятельности и ре­креации. Это было сделано с учетом напряженности, характера работы и индивидуальных особенностей людей, работающих в условиях производственного стресса [Фудин Н. А., Альбер В. О., Тараканов О. П., 1998, с. 83]. Продуктивным является коплексная диагностика функционального состояния и операторской деятель­ности человека при напряженной монотонности в процессе вы­полнения ответсвенных заданий [Машин В. А., 2007 и др.].