В основе второго вида «ужаса смерти», надо полагать, лежит сформированный в ходе биологической эволюции феномен страха перед смертью, которая может быть результатом исключения особи из стада, из стаи.
Известно, что у многих видов животных особь, оказавшаяся вне стаи, нежизнеспособна перед требованиями среды. Успешно противостоять им может только достаточная по численности и по разнообразию индивидуальных особенностей совокупность особей. Этот (второй) социально обусловленный вид «страха смерти» опосредуется (отражается) в человеческом сознании часто очень неприятным представлением о нарушении (потере) своего социального статуса. В максимальной форме — это изгнание из группы, из общества, остракизм. Таким образом, второй вид «страха смерти» часто проявляется в редуцированной форме, т. е. без какого-либо осознания угрозы смерти как таковой из-за полного одиночества, а лишь в форме дискомфортных переживаний угрожающей или случившейся десоциализации (чувство позора, ощущение собственной неуспешности, неполноценности, ненужности другим людям и т. п.).
Все такого рода ощущения и переживания составляют разные проявления второго вида «страха смерти». Есть множество примеров того, что дискомфорт таких переживаний оказывался столь сильным, что побуждал человека к самоубийству, т. е. был сильнее «стремления к жизни». Можно ли с уверенностью сказать, что чувство позора — это особым образом трансформированное чувство страха смерти особи, изгнанной из сообщества и тем обреченной на гибель в непосильной борьбе в одиночку за собственное существование? С уверенностью сказать, что это так и есть, нельзя. Можно полагать, что отмеченный выше страх «просто смерти» («ужаса смерти» первого вида), т. е. ужас перед угрозой собственного исчезновения, может находиться в отношениях как антагонизма, так и синергизма с проявлениями «страха смерти» второго вида. Приведу примеры, иллюстрирующие такое взаимоотношение этих чувств.
Во время парашютного прыжка парашютист К. оказался после раскрытия купола парашюта висящим вниз головой из-за того, что одна его нога запуталась в стропах. Приземление в таком положении заканчивается смертью парашютиста. К., естественно, знал об этом и сразу оценил такую угрозу. Но это не только не вызвало у него явного испуга, но, по его словам, он даже не стал думать об этом. И вот почему. Первым делом он, повернувшись в крайне неудобном положении, посмотрел вниз на то место на землю, где находились его товарищи, которые следили за прыжками. Сделал К. это для того, чтобы убедиться в том, что из-за большого расстояния с земли нельзя различить, в каком положении он находится. Далее К. удостоверился, что он не виден прыгавшему вслед за ним руководителю прыжками. Последний был закрыт куполом парашюта К., поэтому они друг друга не видели. Удостоверившись, что нет свидетелей его «плачевно-позорного» положения, К. не только успокоился, но испытал даже радостный эмоциональный подъем. После этого он, по его словам, стал относительно спокойно развязывать узел из строп парашюта, завязавшийся на его ноге. Будучи аналогичным образом подвешенным впоследствии в наземных условиях, К. только за счет огромных усилий освободился от узла на ноге. Во время же прыжка он якобы не ощутил таких усилий при освобождении ноги из строп. Его беспокоило только, чтобы никто не заметил его «позорного вида».
Другой аналогичный случай. Парашютист С. прыгал с самолета, не надев на голову кожаный шлем. Во время раскрытия купола парашюта ударом полукольца подвесной системы у С. рассекло кожу головы. Первая мысль С. была о том, чтобы поймать летящий рядом с ним чехол от парашюта. С. решил, что этим чехлом — оранжевого цвета — можно, не оставив следов, вытереть кровь и таким образом скрыть факт своего ранения. Это было необходимо, по мнению С, чтобы скрыть его оплошность: прыжок без шлема запрещался правилами техники безопасности… Все эти рассуждения, как рассказал впоследствии С, промелькнули в его сознании мгновенно. Не сумев поймать в полете парашютный чехол, С. предпринял очень рискованные во время спуска на парашюте действия. Частично расстегнув крепление подвесной системы парашюта, С. вытащил из-под верхней одежды подол нижней рубахи и им тщательно вытер кровь на шее и на голове еще до приземления.
Так же как и К., так и С. испугался опасности опозориться в глазах руководителя прыжков и товарищей. При этом и К., и С. не ощущали страха перед опасностью спуска на парашюте, естественного при парашютных прыжках; второй из них — парашютист С.— не придавал значения опасности его недопустимых во время спуска на парашюте действий по сокрытию своей ошибки.
Позор, утрата престижа у всех народов, во всех культурах переживались опозоренным как напоминание о смертельной опасности изгнания из своего сообщества. Наверно, предваряя свою смерть как изгоя, опозоренный (опозорившийся) японский самурай должен был сделать харакири (самоубийство), ритуально разрезая себе живот, «чтобы показать чистоту своих внутренних помыслов». ВРоссии бытовала поговорка: «Стыд — та же смерть» [Даль В., 1994, т. 4, с. 233].