ОБЪЕКТИВНОСТЬ КРАСОТЫ

Редакторы журналов, получающие письма читателей, организаторы анкет, изучающие мнение кинозрителей, искусствоведы, достаточно широко общающиеся с посе­тителями художественных выставок, литературные кри­тики, прислушивающиеся к мнению библиотекарей, име­ют достаточные представления о многих закономерно­стях общественного вкуса. Синтез всех этих мнений, разумеется, не заменяет систематических экспериментов, которые пока что проводятся в довольно скромных масштабах. Но если сложить все упомянутые сведения воеднно, то окажется, что некоторые выводы сделать можно.

Первый из них будет состоять в том, что члены до­статочно однородной по своему составу группы будут в основном единодушны в своих оценках того или иного произведения; совпадение мнений будет несравненно

не более частым, чем резкие отклонения в отрицательную или положительную сторону. Короче говоря, кривая вку­са будет нормальной, то есть будет иметь отчетливо выраженный максимум и плавно. спадать от него как влево, так и вправо.

Если бы оказалось, что результат опыта приводит к кривой с двумя максимумами, это значило бы, что аудитория неоднородна: имеются две разные группы,

мнение каждой из которых характеризуется своею ^кривой.

Нет сомнений, что многие произведения литературы, живописи, музыки, будь то поэма, картина или песня, оставляют людей равнодушными. В этом случае резуль­татом опыта будут, очевидно, колоколообразные кривые с максимумом в ноле, а число отрицательных и положи­тельных мнений окажется примерно одинаковым.

Внутри одной группы оценка красоты может быть вполне единодушной, мнения же двух разных групп бу­дут расходиться кардинально. Скажем, исследуйте от­ношение к детективному роману студентов физического факультета университета и женщин пенсионного возра­ста, и я не сомневаюсь, что вы получите очень разные кривые, с разным расположением максимума относи­тельно ноля.

В особую группу следует выделить тех людей, ко­торым кажется, что хороший вкус есть удел знатоков. Они боятся показаться необразованными и отсталыми и потому с натянутой улыбкой заявляют, что в востор­ге, скажем, от Джойса. При выяснении же оказывает­ся, что Джойса они не читали, но слышали, что читать его одно удовольствие. Они поведают вам также, что стыдно не любить Анатоля Франса и не стоит призна­ваться в приверженности к сочинениям Александра Дю­ма. Добрая половина посетителей симфонических кон­цертов и опер, бесспорно, получает истинное наслажде­ние, но и немалый процент их с трудом прячет зевоту, но упорно высиживает до конца: как же, неприлично не любить серьезную музыку.

Как видите, выяснить степень искренности отноше­ния некоторых людей к произведениям искусства иногда нелегко. Но вдумчивый исследователь-социолог сумеет обойти эти трудности.

Планирование социологического эксперимента заклю­чается прежде всего в отборе категории лиц, мнение которых желательно выяснить. Вряд ли целесообразны тотальные опросы. Если в группах опрашиваемых нет общности ни в воспитании, ни в образовании, ни в воз­расте, ни в социальной принадлежности и т. д., то ре­зультатом эксперимента скорее всего будет гауссова кривая со слабо выраженным максимумом над нолем и с хвостами, одинаково далеко простирающимися и в сторону отрицательных оценок, и в сторсну положи­тельных.

Я сам неоднократно был свидетелем такого разно­боя мнений, посещая обсуждения новых кинофильмов. Проводится это мероприятие обычно так. Демонстри­руется фильм. После просмотра на сцену выходят поста­новщик и актеры н рассказывают, как снимали карти­ну. Затем, обращаясь в зрительный зал, просят публику высказать свои впечатления. После долгого раскачива­ния начинаются выступления. Один оратор говорит, что фильм ему не понравился, он хуже романа, положенно­го в основу сценария, и только хорошая игра актера X — он лучше всех играл — спасает фильм. Другой заявляет, что фильм лучше романа, постановка превос­ходная, но все портит актер X. Третьим выступает очень серьезный мужчина, который утверждает, что все бы хо­рошо, но нет в картине социального звучания. Зато четвертый оратор радует создателей фильма заверени­ем, что низкие художественные данные кинокартины на­до оправдать ее большой общественной значимостью. В таком духе обсуждение может продолжаться довольно долго, если собрались случайные лица и зал не подго­товлен к просмотру и обсуждению фильма.

Пестрота вкусов читателей превосходно известна ре­дакциям журналов. Положительных и отрицательных мнений по поводу любой проблемы, затронутой журна­лом или газетой, бывает чаще всего «так на так». А если восемь из десяти откликов хвалебных, считайте, что об­суждаемое произведение близко к шедевру. Артисты од­ного эстрадного ансамбля мне как-то рассказывали, что у них шли два номера подряд. Когда давали концерт в Москве, первый номер был освистан, а второму долго аплодировали. В Киеве же все получилось наоборот.

Надо ли удивляться, что многие книги, фильмы и картины нравятся одним и не нравятся другим? Я скорее буду поражен, если окажется, что уайльдовский «До­риан Грей» в равной степени понравится рабочему ин­дусу из Бомбея и молодому чемпиону-яхтсмену из Нор­вегии. Один и тот же эстетический «импульс» застав­ляет недоуменно пожимать плечами одного и приводит в трепет другого. Это различие в большой мере зависит от воспитания. В том, что вы не понимаете искусства, доступного другому, нет ничего унизительного. И было бы плохой услугой самому себе пытаться насильно при­вести себя в состояние ложного восторга.

Национальные различия, социальные условия, воз­раст, воспитание в семье, наложенные на врожденный характер, создают очень непохожих людей, и было бы странным, если бы эти непохожие люди одинаково оце­нивали все произведения искусства.

Трудно судить о чужой национальной культуре. Мне представляется, что англичанин, француз, японец и ин­дус могут иметь некое общее мнение о русской культу­ре. Но оно, это мнение, вряд ли будет совпадать с рус­ским «нравится».

Для русского Пушкин не имеет равных. Это наш на­циональный гений. Он первый в плеяде великих русских писателей: Но иностранцам трудно оценить величие Пушкина; Толстой и Достоевский значат для них больше.

Так же точно крайне затруднительно неангличанину понять ту заоблачную высоту, на которую вознесен в стране Альбиона Чарлз Диккенс.

Относительна не только национальная оценка, но и оценка века. Достаточно сослаться на воспоминание Мейерхольда: увлечение ныне начисто забытым Боборы­киным было столь велико, что многие полагали этого заурядного писателя выше Шекспира. А отношение со­временников к Чехову? Десятки писателей, сочинения которых сейчас оставляют равнодушными, оценивались современниками в несравненно более лестных выраже­ниях.

В чем тут дело, достаточно очевидно. Лишь сегодня можно отличить художественную правду Чехова от фальши и поверхности Боборыкина. Как бы то ни было, статистический анализ и здесь будет полезным, являясь превосходным способом обнаружения закономерных сдвигов общественного мнения в оценках произведений искусства и литературы.

«В чем же выражается объективность красоты?» — спросит читатель. Да в том, что тысячи и тысячи людей судят одинаково об одном и том же. И, несмотря на то, что красота (то есть степень «нравится») зависит от мно­жества причин — есть функция многих переменных, — она не перестает быть объективной.

Это заключение достаточно очевидное. В самом пред­мете искусства или в природе имеются свойства, делаю щие этот предмет красивым для данной группы людек а в ряде случаев и для всех людей.

В «К критике политической экономии» К. Маркс пи­сал: «Золото и серебро не только в отрицательном смысл*, излишни, т. е. суть предметы, без которых можно обой­тись, но их эстетические свойства делают их естествен ным материалом роскоши, украшений, блеска, празднич ного употребления, словом, положительной формой из­лишка и богатства. Они представляются в известной степени самородным светом, добытым из подземного ми­ра, причем серебро отражает все световые лучи в их пер­воначальном смешении, а золото лишь цвет наивысшего напряжения, красный. Чувство же цвета является по­пулярнейшей формой эстетического чувства вообще».