Использовать конфуцианскую философию для объяснения поведения жителей Восточной Азии весьма соблазнительно. Однако существуют четыре причины, по которым конфуцианство не может использоваться таким образом. Первое, конфуцианство может использоваться как описательная модель, но не может служить объяснительной моделью. Идеи, сформулированные конфуцианством, следует преобразовать в психологические концепции, а затем проверить эмпирически. Эмпирическая проверка — это особенность, которая отличает науку от философии.
Второе, во всех философских традициях есть свои белые пятна и предубеждения. В конфуцианстве основным типом взаимоотношений считаются отношения отец-сын, которые и служат прототипом для всех остальных типов отношений. Однако если мы проанализируем исследования по возрастной психологии в Восточной Азии, отношения отец-сын оказываются вторичными, а основным типом отношений являются отношения мать-ребенок. В традиционных обществах Восточной Азии отец принимает участие в социализации детей с 3-4 лет, что происходит уже после того, как мать прививает им фундаментальные лингвистические и социальные навыки, адаптируя их к культурным нормам общества. Кроме того, акцент на патернализме и поло-ролевой дифференциации носит функциональный характер лишь в традиционных аграрных обществах, но в современном обществе он может создать социальные и организационные проблемы (Kim, 1998). В семье, школе, на работе и в обществе для достижения гармонии и равновесия патернализм должен поддерживаться материализмом (Kim, 1988).
Третье, непрофессионалы могут не иметь полного и осознанного представления о базовых концепциях конфуцианства, таких как Добросердечие к людям, Справедливость, Нормы надлежащего поведения, Знание и Доверие. Это философские концепции, которые изучаются в рамках школьной программы, но не психологические концепции. Необходимо преобразовать эти философские концепции в психологические конструкты и сопоставить их с принятой терминологией. Например, принятое в Корее понятие Ckong (определяется как «любовь и привязанность к человеку, месту или вещи»), возможно, представляет собой функциональный — эквивалент Добросердечия к людям (Kim, 1998). В Японии Атае (милосердная снисходительность) также может представлять собой функциональный эквивалент того же понятия (Kim & Yamaguchi, 1995). Хотя объем понятий, определяемый Chong И Атае, Может значительно различаться, психологический анализ идентифицирует результирующие модели сходного характера, выявляя сущность Добросердечия к людям (Kim, 1998; Kim & Yamaguchi, 1995). Сыновья благодарность может интерпретироваться как частный случай Справедливости (Kim, 1998). Хотя исследователи анализировали функциональные проявления сыновней благодарности (такие, как заботу о старых родителях), все дети должны исполнять долг, связанный с сыновней благодарностью, как нравственный императив. Восточно-азиатские представления о верности и долге могут включать в себя сущность Справедливости. И, наконец, концепция «лица» может являть пример Норм надлежащего поведения (Choi, Kim & Kim, 1997).
Последним моментом, ограничивающим использование философского текста, является то, что в рамках конкретной культуры сосуществуют конкурирующие философии и взгляды на мир. Например, буддизм предлагает альтернативные концепции Я, отношений и общества в Восточной Азии. Кроме того, местные религии (такие, как шаманизм в Корее, синтоизм в Японии и даосизм в Китае) оказали определенное влияние как на буддизм, так и на конфуцианство. Эти три эпистемологические системы оказывали взаимное влияние друг на друга и в результате смешения и взаимопроникновения образовали синтетические формы (Kim, 1998).
Конфуцианская философия может быть отправной точкой для исследований, но не конечной их точкой. Идеи конфуцианства могут использоваться для создания гипотез, конструктов и теорий о развитии и взаимоотношениях человека. После разработки идей такого рода исследователи должны заняться их проверкой и подтверждением эмпирическим путем.
Хотя важно исследовать оригинальный текст как источник информации, исследователи не должны автоматически опираться на предположение о том, что китаец ведет себя в соответствии с принципами конфуцианства или что поведение индийцев обязательно следует истолковывать в соответствии с учением индуизма. Хотя данные оригинальные тексты и сформировались в рамках конкретных культур, они могут представлять собой концепции, навязанные извне и представляющие интересы определенных религиозных групп (например, касты брахманов в Индии) или классов общества (например, правящей элиты в Восточной Азии). Для использования этих текстов, исследователи должны трансформировать их в психологические концепции или теории, а затем проверить эмпирическим путем, действительно ли они оказывают влияние на мышление, чувства и поведение людей. Оригинальные тексты могут использоваться для разработки альтернативных описательных схем, кроме того, представлять собой полезный источник сведений, но они не обязательно могут объяснить культурные различия.
Хотя нам следует быть осторожными, налагая кросс-культурные установления, нам следует быть не менее осторожными, налагая установления, существующие в рамках определенной культуры. Придание непрофессиональному знанию вида обладающей надлежащим статусом психологической теории представляет собой пример наложения внешних установлений. Хайдер (Heider, 1958) полагал, что «простому человеку свойственно глубокое и основательное понимание самого себя и окружающих, которое, хотя и является не сформулированным или осознается весьма смутно, обеспечивает ему более или менее удовлетворительный уровень адаптивности при взаимодействии с другими» (р. 2). Опираясь на предварительную работу, проведенную Хайдером, Джулиан Роттер разработал собственную теорию точки контроля, а Бернард Вайнер создал теорию атрибуции. Эти теории, однако, весьма далеки от представлений людей о контроле и атрибуции; и, что еще более важно, их внутренняя и внешняя достоверность весьма невысока (Bandura, 1997; Park & Kim, 1999). Основная проблема этих подходов состоит в том, что они исключают влияние контекста и сопутствующих факторов, которые являются центральными моментами для понимания представлений людей о контроле и системы их установок (Bandura, 1997; Park & Kim, 1999).
Ким, Парк и Парк (Kim, Park & Park, 2000) настаивают на том, что современные психологические теории представляют в большей степени мнения, интерпретации и объяснения самих психологов, чем точное отображение человеческой психологии. Другими словами, современное психологическое знание можно определить как психологию психологов, нежели как психологию обычного человека (Нагге, 1999; Koch & Leary, 1985).