АЛЬТЕРНАТИВЫ БРАКУ И СЕМЬЕ

Меньшинство, скептически относящееся к институту брака, численно растет. Проведенный в 1978 г. в ФРГ опрос показал, что примерно 18% всех неженатых лиц кажется привлекательным остаться «в принципе самостоятельными и независимыми». В 1981 г. в рамках одного из исследований молодежи 13% молодых респондентов ответили, что не хотят жениться, а 7% не хотели иметь детей. С тех пор, по-видимому, скепсис вырос еще больше. Предположительно, главным образом он порожден опытом молодых, вынесенным из родных семей и наблюдений за супружескими проблемами родителей. Это повышает их готовность в своей собственной жизни искать альтернативные формы ее устройства.

Параллельно сокращению числа заключаемых браков распространились, прежде всего на Севере Европы, в Швеции и Дании, а в 70-е гг. и в государствах Центральной и Западной Европы, формы совместного сожительства, аналогичные браку. Все больше людей предпочитает не вступать в брак в самом начале своих отношений или вообще не вступать в брак. Эта изменившаяся позиция имеет в значительной мере отношение к изменению социокультурного характера феномена «молодежи». Классическая фаза молодости между наступлением половой зрелости и полной социально-экономической зрелостью (часто связанной с браком), теперь изменилась. Молодые люди, прежде всего средних и высших социальных слоев, достигают социокультурной зрелости задолго до того, как обретают экономическую независимость от родителей. С одной стороны, вступление в трудовую жизнь у молодых отодвинулось из-за удлинения срока школьного и университетского образования (и часто следующей за ним фазы безработицы). С другой стороны, в более раннем возрасте «предпочтение» отдается возможности действовать и потреблять. «Постиндустриальное» общество благоприятствует раннему наступлению совершеннолетия — прежде всего в области потребления, а также в социальных и сексуальных отношениях, и отсрочивает наступление экономической самостоятельности (как у работающих взрослых). Молодые, еще не став производителями, уже являются потребителями.

Компетентное участие молодых в потреблении делает их более зрелыми с социокультурной точки зрения, чем это было у предыдущих поколений. Фаза зрелых лет (несколько нечетко называемая «постмолодежной» фазой) определяется, с одной стороны, более высокой готовностью к жизненным экспериментам, с другой — ограниченной экономической независимостью. Формулируя более точно: молодые остаются экономически полностью или частично зависимы от родителей, но ведут себя, по-видимому, независимее от нормативных представлений последних, особенно в социосексуальной сфере.

Отсюда следуют конфликты между поколениями, даже при том, что большая часть родителей становится терпимее. Поэтому часто постмолодежная фаза проходит вне родительского дома, молодежь заявляет об исторически новом «праве отказа» от родителей. Когда юноша или девушка в определенном возрасте говорят: «Я сыт по горло и хочу от вас уехать», то это является ситуацией, становящейся в последние годы все более возможной. Родительский дом не подходит для экспериментирования. Перед молодым человеком стоит вопрос, как он будет жить за его стенами. Если в 60-е гг., в наивысший момент глобальной тенденции укрепления семьи, все больше молодых «бежало» в брак (ранние браки), То с тех пор в молодежной среде утверждается все более выжидательная позиция по отношению к браку и семье. Концепция «буржуазного брака» представляется в эти годы слишком тяжеловесной и обзывающей. «Браки без свидетельства о браке», «жилые сообщества» и самостоятельная одинокая жизнь являются развившимися к настоящему времени альтернативами. По-видимому, они предлагают лучшие возможности для познания жизни и облегчают разрыв сложившихся отношений.

Неженатые пары. В Дании и Швеции уже в середине 70-х гг. примерно 30% незамужних женщин в возрасте от 20 до 24 лет жили вместе с мужчинами. Поэтому небрачный союз в этой возрастной группе встречается чаще, чем формальный брак. В большинстве других европейских стран в этот же период только 10-12% в этой возрастной группе находились в сожительстве, но в дальнейшем число неженатых живущих совместно пар здесь также возросло. Это относится прежде всего к большим городам и их окрестностям: в Париже в 1980 г. менее половины всех живущих вместе гетеросексуальных пар (с мужчинами в возрасте 25 лет и меньше) состояли в зарегистрированном браке, среди пар с мужчинами в возрасте 35 лет и ниже, если они не имели детей, только около половины были расписаны. В ФРГ в 1985 г. примерно около миллиона пар вели так называемую «несупружескую семейную жизнь». Их можно соотнести примерно с 15 миллионами супружеских пар с детьми или без них.

Является ли часто встречающееся совместное сожительство только предварительной стадией к последующему браку («пробный брак»), или мы имеем дело с исторической альтернативой браку? Предварительно и не совсем уверенно я бы ответил: верно и то, и другое. Совместная жизнь в «пробном браке» в целом длится сравнительно недолго, брак или заключается, или прерываются отношения. В то же время увеличивается число случаев совместного сожительства, которое отличается от брака только отсутствием правового оформления. Если в пробных браках пары стремятся избежать зачатий, то в аналогичных браку длительных отношениях рождение детей часто приветствуется.

Между тем общественное приятие «пробных браков» значительно выше, чем длительного сожительства. Формы совместного долговременного сожительства, аналогичного браку, по всей видимости, распространились прежде всего в тех странах, где уже была распространена практика пробных браков. Нормативная действенность законных браков. отступает, так сказать, шаг за шагом. В Швеции добрачное совместное сожительство является уже признанным социальным институтом. Почти все супружеские пары перед браком жили некоторое время вместе. Женятся только по традиции. С браком ни в коей мере не связывают общественную санкцию на сексуальные отношения пары. Брак потерял значение узаконивающего сексуальные отношения пары акта. Аналогичная ситуация в Дании. Здесь совместному проживанию спустя некоторое время также придается законный характер путем заключения брака. Большая часть незамужних женщин с одним ребенком выходит замуж перед рождением второго.

Основная масса внебрачных первых родов приходится на женщин, которые живут в аналогичных браку союзах. Более 98% этих женщин все-таки выходят замуж, когда ребенок подрастает. Часть женщин последовательно вступает в несколько неоформленных браком союзов. При этом «пробный брак» практически переходит в «последовательную полигамию», что, однако, не исключает некоторых надежд на более длительные отношения.

«Экспериментальные» формы жизни требуют более высокого уровня рефлексии и способности к общению, а также не в последнюю очередь сил, позволяющих противостоять давлению общественных норм. По этой причине их распространение не может не зависеть от социальной принадлежности и уровня образования. Известно, что во Франции аналогичные браку формы сожительства чаще встречаются в более высоких социальных слоях, чем в низших. Правда, большей частью они представляют там кратковременную фазу, предшествующую браку. Средняя продолжительность «сожительства» составляла в конце 70-х гг. у 18-21-летних 1,3 года, у 22-25-летних — 2 года и у 26-29-летних — 2,7 лет. В середине 70-х гг. во Франции, как и в Австрии, примерно половина всех супружеских пар некоторое время до свадьбы жили вместе. В ФРГ примерно треть всех вступивших в брак супружеских пар «опробовали» свою способность жить вместе, пока не начали доверять друг другу. С тех пор число таких «пробных браков», по-видимому, значительно возросло. Опросы в Австрии показали, что совместная жизнь без свидетельства о браке как «пробный брак» признается в широких кругах населения. Однако, судя по всему, большинство населения (еще?) отклоняет окончательную замену брака «свободным сожительством». Вероятно, это едва ли обосновывается теперь сексуально-этическими аргументами, а, скорее, исключительно интересами возможных детей.

Одинокие. Со времен Второй мировой войны число живущих обособленно лиц резко возросло. В 1950 г. в ФРГ каждое пятое домохозяйство состояло только из одного лица (19,4%);

В 1982 г.— почти каждое третье (31,3%), в крупных городах с числом жителей свыше 100 000 — уже почти каждое второе хозяйство. В Берлине в 1982 г. более половины всех домохозяйств вели одинокие люди (52,3%), в Гамбурге в том же году их было 40,6%. Во всех взятых вместе городских регионах, т. е. исключая сельскую местность, 31,3% западногерманских граждан жили в хозяйствах, состоящих из одного лица. В Австрии их было в 1984 г. 27%. В это же время в ФРГ имелось примерно 8 млн. хозяйств одиноких лиц. Что стоит за этими цифрами?

Жить одному — это исторически новый феномен. Тот, кто перед Второй мировой войной был неженат, вдов или разведен, как правило, жил в многолюдных семьях (у родителей, родственников и т. п.). Произошедшая резкая перемена проявилась особенно ярко в больших городах. Увеличивающаяся доля одиноких людей в ФРГ включает в себя наряду с более чем 3 млн. вдов (40,7% всех одиноких) растущий процент живущих обособленно лиц молодого и среднего возраста1. Наряду с 1,5 млн. незамужних женщин и 1,4 млн. неженатых мужчин в 1982 г. вели самостоятельное хозяйство также 1,3 млн. разведенных юридически или фактически лиц. Все больше мужчин и женщин в «подходящем для брака» возрасте решались жить одиноко: в 1982 г. не менее чем 1,1 из 7,5 млн. хозяйств велись одинокими мужчинами в возрасте от 25 до 45 лет. Эти люди приняли по различным причинам решение жить одни; с точки зрения социальной инфраструктуры это становится возможным благодаря развитой сети услуг и технической помощи в больших городах. Однако об отношениях одиночек статистика не знает ничего. Большинство состоит, по-видимому, в более или менее длительных отношениях с кем-либо. Многие проводят часть времени с партнерами, не отказываясь от собственной квартиры. Это повышает личную независимость и освобождает отношения от последствий неравномерного распределения работ по хозяйству между мужчиной и женщиной. Минимальное экономическое давление в пользу сохранения отношений и то обстоятельство, что одинокие люди выполняют работы по дому самостоятельно, если только не предположить, что они приносят грязное белье матерям или подругам, создают простор для преодоления патриархальных структур.

		%
Вдовы	3 228 000	40,7
Незамужние женщины	1 556 000	19,6
Неженатые мужчины	1 377 000	17,4
Вдовцы	493 000	6,2
Разведенные женщины	493 000	6,2
Разведенные мужчины	357 000	4,5
Женатые, но разошедшиеся мужчины	282 000	3,6
Замужние, но разошедшиеся женщины	142000	1,8

Жилые сообщества. Критика социальных функций семьи, связанных не только с воспроизводством рабочей силы и обеспечением целостности общества, но и со стабилизацией существующих отношений господства, в начале 70-х гг. породила попытки противопоставить ей альтернативу в виде жилых сообществ и коммун. Некоторые из первых коммун (Коммуны 1 и 2 в Берлине, Коммуна Хорла в Мюнхене) в начале 70 гг. казались обывателям ужасным кошмаром, а средства массовой информации с готовностью поддерживали эти страхи, связывая с ними наркотические оргии, групповой секс и терроризм. С тех пор наступило успокоение. Не в последнюю очередь это объясняется изменением потребностей и представлений большинства еще существующих или вновь возникших коммун. Они стали менее радикальными, часто менее политическими и в чем-то даже «обуржуазились».

Пытаясь типологически исследовать пеструю картину, которую представляют сегодня жилые сообщества и коммуны, можно выделить с точки зрения структуры отношений жилые сообщества из нескольких малых семей (часто называемые «большой семьей»), жилые сообщества из нескольких пар, жилые сообщества из нескольких лиц, не связанных друг с другом парными отношениями, а также образуемые из этих структурных элементов смешанные формы. По критерию стоящих перед ними социокультурных, политических и экономических задач можно выделить студенческие коммуны в университетских городках, сельские группы, часто практикующие макробиотические методы возделывания культур, религиозные и лечебные группы, группы совместного проживания пожилых людей, лиц с ограниченной подвижностью и другие пограничные группы, и, наконец, производственные и жилые коллективы, а также педагогические группы родителей с детьми (в традициях движения за антиавторитарное воспитание). Общим для всех этих форм жизни является лишь то, что большое число частью не связанных родством людей собираются в квартире (или в доме) для совместного ведения хозяйства. Их мотивы, надежды, запросы и проблемы, напротив, очень различны. Религиозные и лечебные группы в дальнейшем не будут рассматриваться. Нам интересны только те группы, которые представляют временную или длительную альтернативу семейному образу жизни.

Студенческие жилые сообщества составляют среди них подавляющее большинство. Наряду с финансовыми преимуществами и прагматическим решением жилищной проблемы они дают студентам возможность, вопреки экономической несамостоятельности, жить, поддерживая сексуальные и любовные отношения. Тем самым им удается уйти от уже в 20-30-х гг. болезненной «сексуальной нужды молодежи». Сюда следует добавить высокий уровень способности к экспериментам и одновременно солидарную групповую защиту. Социальная структура жилых сообществ отвечает притязаниям на эгалитарные, а не авторитарные отношения. Это не означает, что здесь нет проблем с авторитетами, но большей частью их «переработка» входит в «программу» группы. Жилые сообщества облегчают преодоление традиционных форм специфицированного по полам ролевого поведения, особенно в ведении домашнего хозяйства и уходе за детьми. Они облегчают работу или учебу молодым матерям и способствуют решению личных трудностей и проблем общения.

Количество жилых сообществ сегодня скорее незначительно. В 1981 г. в ФРГ только 5% молодых людей в возрасте от 15 до 24 лет жили в них. Если же сгруппировать их членов по социальному статусу, то картина будет иной: 18% студентов в 1982 г. жили и почти 30% учащейся молодежи высказывали желание жить в жилых сообществах. В настоящее время в университетских городках ФРГ уже до 30% студентов живут коллективно. По оценкам, существует от 80 000 до 100 000 коллективов, в которых состоит примерно 1% всего населения. Каждое четвертое или пятое жилое сообщество (около 20 000) включает детей. Тем самым вместе с «остаточными семьями» и родителями-одиночками жилые сообщества представляют (учитывая число участвующих в них людей) самую крупную опытную модель нетрадиционного воспитания детей.

Для части живущих в коммунах людей эта форма жизни имеет преходящий характер. На их жизненном пути она находится между временем взросления в родной семье и вступлением в брак или вступлением в аналогичное браку сожительство, или жизнью одинокого человека. Большинство жилых сообществ отмечает высокую текучесть своих членов. Редко одна группа остается неизменной более двух лет. Жилые сообщества оказывают значительно меньше организационного, социального и психологического сопротивления постоянной смене их состава, чем семейный дом. Во всяком случае, жилое сообщество гораздо больше соответствует требованиям гибкости и мобильности, предъявляемым большей частью молодыми членами (например, чтобы облегчить перемену мест работы или учебы), чем семейное хозяйство. Оно представляется, по крайней мере на период получения образования, более функциональной формой первичной группы. В годы, которые во многом определяются процессом отделения молодых от родителей и возникающими в связи с этим социальными и психологическими проблемами, жизнь с ровесниками выполняет важную ориентирующую функцию.

Большинство членов жилых сообществ вышло из традиционных нуклеарных семей и имеет за собой «первичный опыт» семейной социализации. В жилых сообществах многие их члены находятся под воздействием привычек и установок, полученных ими в семье, и в основном критически относятся к тому, чтобы их изменить. Стремятся к более или менее определенной системе ценностей, основными элементами которой являются сотрудничество и солидарность, но также и высокая степень автономии личности. Принадлежность к жилым сообществам может рассматриваться как этап в социализации подростков и молодежи, когда результаты воспитания в малой семье частично корректируются или по меньшей мере сознательно подвергаются критическому анализу.

Утопические представления, вроде отмены парных отношений, «свободной половой жизни» и тому подобного так, как их пытаются реализовать в жилых сообществах (коммунах), большей частью терпят крах (с другой стороны, не случайно, что в центре репортажей средств массовой информации оказываются именно эксперименты в сфере сексуальных отношений; в равной степени эксплуатировались при этом с целью извлечения прибылей как жажда сенсаций, так и сексуальные фантазии фрустрированной публики). Для ситуации с жилыми сообществами подобные отдельные эксперименты нетипичны. Большинство членов жилых сообществ, по-видимому, находится в более или менее длительных парных отношениях, причем интимный партнер часто живет в другом сообществе. Разумеется, готовность к экспериментам в вопросах эротики, сексуальности, верности или разрыва отношений в жилых группах в целом выше, чем у людей, живущих малой семьей.

Совместное выполнение работ по дому и воспитание детей дает то преимущество, что они могут быть распределены между большим количеством лиц. Выполняемое в идеальном случае по очереди «дежурство по дому и уходу за детьми» особенно разгружает женщин от одностороннего прикрепления к «обязанностям хозяйки и матери». Группа контролирует справедливое распределение работ по дому и уходу за детьми. Таким образом, в тенденции устраняется разделение труда на основе половой специфики. Жилищные группы подрывают и принцип филиации. Не только родные отец и мать, но каждый член жилой группы находится, как предполагается, в отношениях солидарности и заботы с живущими вместе детьми. Преодоление половых ролей находит свое продолжение в намерении в целом ограничить присущий полам тип поведения, порождающий господство. В жилом сообществе всегда найдутся собеседники, чтобы обсудить важнейшие проблемы и поговорить, провести свободное время. Отдельная пара освобождается от бремени завышенных требований к самой себе.

Только в некоторых коммунах пытались разрушить обособленность личной жизни групп из родителей с детьми, пар и отдельных лиц, например, путем устройства общей спальни, отказа от собственности на предметы обстановки, автомобилей и тому подобное. Тем самым планировалось преодолеть связь социальных отношений с частной собственностью. Большинство жилых сообществ все же придерживается сохранения автономного личного пространства каждого члена группы (его собственной комнаты и т. п.). Жилые сообщества финансируют и ведут хозяйство большей частью из общей кассы. Остаток личного дохода члены сообщества, как правило, оставляют себе. Возникает более высокая степень материальной защищенности для отдельного лица, потому что в моменты отсутствия заработка и денег солидарность группы оберегает его от нравственного и физического упадка. Общее владение средствами производства имеется в сельских коммунах, жилых и производственных кооперативах (например, в коллективных ремесленных мастерских). Многие группы пользуются вместе принесенными членами группы предметами длительного пользования (телевизорами, стереоаппаратурой, мебелью, автомобилями). Трудности, однако, возникают, поскольку не все члены группы пользуются вещами одинаково аккуратно, а также при выходе кого-либо из группы, когда встает вопрос о выкупе коллективно приобретенного предмета пользования.

Между тем еще более важным, чем вопросы формального владения, представляется то, что коллективное право пользования снижает необходимость и значимость личной собственности. Личные потребности находятся под контролем группы. Человек в меньшей степени подвергается воздействию капиталистической товарной эстетики. Из коллективного сопротивления принудительному приобретению возникают формирующие стиль элементы специфической жилищной эстетики, которая способна своим повседневным порядком вещей поставить под вопрос «тонкий микробазис» общественного порядка. Совместное пользование предметами потребления ограничивает их престижный и фетишизированный характер. В этом, как представляется, собственно и заключается разрушительная сила жилых сообществ. Они подрывают в сознании своих членов значение таких существенных элементов капиталистической идеологии, как конкуренция, статус, собственность, потребление, но, конечно, не могут устранить их действенность в обществе.

Необходимо с осторожностью относиться к анализу кратко очерченных здесь программных установок жилых сообществ. Есть, однако, основания считать, что жилые группы, в отличие от малой семьи, вовлекают отдельных людей вне зависимости от их пола в выполнение повседневных репродуктивных заданий. В этом отношении, по-видимому, воздействие на общественную жизнь, которое оказывают жилые сообщества, выходит за их пределы. Люди, которые долгое время провели в жилых группах, как правило, более компетентны в вопросах воспроизводства. Это повышает их способность, выйдя из жилого сообщества, жить отдельно и в браке, зарегистрированном или нет. В этом смысле жилое сообщество по отношению к браку и семье является скорее Дополняющей, чем Альтернативной формой жизни. Но оно может быть и их альтернативой. С определенной долей вероятности можно предположить, что оно, поскольку этого еще не произошло, должно войти в число социальных форм, признанных обществом и законом. Надежными показателями этого будут, к примеру, применение социального законодательства о государственном коммунальном перераспределении средств (скажем, предоставление пособий на жилье), разработка адекватных архитектурных решений и т. п. Хотя жилые сообщества по названным выше причинам некоторым кажутся политически подозрительными, они удовлетворяют определенные потребности и содействуют формированию принципиальной жизненной позиции, которую принимают во все большей степени. Возможно, сделанное жилыми сообществами, компенсирующими коллективным образом жизни чреватые вырождением последствия разобщения в «постиндустриальном» обществе, в будущем будет высоко оценено. Жилые сообщества до настоящего времени в большей степени способствовали формированию экологического сознания и альтернативного потребительского поведения, чем обычные семьи. Жилые сообщества с их не в последнюю очередь большей открытостью могли бы противодействовать той исторической тенденции, которую Рихард Зеннет определяет как «утрату общественного» и «тиранию личного», — закрытой и деполитизированной супружеской и семейной жизни. Все данные опросов говорят сегодня против этого: большинство населения в европейских индустриальных странах хотя и принимает жилые сообщества (как и другие модели жизни) в качестве альтернативы семейному дому, но отклоняет ее для самих себя. Жилые сообщества и связанный с ними уровень самоанализа и усилий по налаживанию и поддержанию отношений кажутся многим сопряженными с чрезмерными тяготами. Можно предположить, что над усиливающимся желанием обрести защищенность и поддержку в группах, охватывающих больше людей, чем семья с одним или двумя детьми, будет как и прежде торжествовать победу миф о счастье в «аполитичной» по замыслу частной супружеской и семейной жизни.