При любом долгом стрессе формы общения между людьми изменяются многообразно. И все же придерживаясь предложенной выше схемы, группирующей типы взаимодействия между людьми, переживающими стресс, на: 1) активно-конструктивное (сплачивающее), 2) чрезмерно стрессово-активное (деструктивно-активное) и 3) стрессово-пассивное, мы и при долготерпимом стрессе будем укладывать обилие стрессовых форм общения на это тройственное «прокрустово ложе».
А. Стрессово-конструктивная активизация общения, консолидирующая группу. Можно выделить три основных компонента сплачивания, объединения людей при долгом, хотя и терпимом стрессе. Первый — усиление тенденций поддерживать лидирующий концепт и его носителя. Это — укрепление склонности выделять лидера и следовать за ним, благосклонное отношение к предложениям общения со стороны окружающих. Ведь каждый зачинатель акта общения первоначально принимает на себя роль лидера. При наличии у его партнеров стрессовых социально-позитивных тенденций такое «лидирование» получает дружественный, заинтересованный отклик.
Надо полагать, с проявлением тех же тенденций, проявленных не только как поддержка, но и сохранение лидера, связаны случаи самопожертвования ради спасения жизни другого человека в экстремальных ситуациях: «Заслонить грудью командира!». Такое решение приходит импульсивно, быстро, однозначно, как правило, не оставляя места для сомнений, обусловливает действия, подчас сложные, точные, кажущиеся непроизвольными. Эти действия есть особая стрессогенная форма защитного общения, но направленного на спасение не столько себя самого, как на сохранение носителя неких ценностей, такого как лидер группы как продолжатель рода, как объект привязанности, как носитель возможности повысить социальный престиж спасителя.
Второй основной компонент активизации общения, консолидирующего группу, — усиление у отдельных субъектов склонности принять на себя роль лидера в общении, лидера группы, коллектива, т. е. носителя или генератора лидирующего концепта. Такие тенденции к лидированию при стрессе могут быть адекватными возможностям субъекта, соответствовать требованиям ситуации, но поползновения к лидированию бывают и неадекватны. В таком случае неуместные, неверные, не поддерживаемые окружающими людьми попытки руководить ими, организовывать их в коллектив могут оказывать противоположный эффект, т. е. способствовать дезорганизации и распаду группы.
Третий компонент социально-позитивной направленности общения при стрессе — производный двух первых в случае их продуктивной реализации. Это чувство общности с коллективом, «чувство локтя», дружественности, взаимной симпатии. Оно способствует установлению сплоченности членов группы, их солидарности, а при наличии общей воодушевляющей цели — проявлениям коллективного энтузиазма. В относительно изолированных малых группах возникает своеобразная общность эмоций. Механизмы такой «индукции» изучались еще В. М. Бехтеревым [Бехтерев В. М., 1921]. Из числа физиологических реакций, сопровождающих солидарную успешную деятельность в условиях групповой изоляции, заслуживают внимания факты совпадения колебаний пульса у рядом работающих людей. «Синхронизация пульсовых кривых наблюдается в большей степени при кооперативном типе межличностного взаимодействия партнеров, выполняющих парную словесную пробу, либо в тех случаях конкуренции, когда соперничество ограничивается вербальными реакциями и не влечет за собой негативных поведенческих, постуральных и интонационных реакций» [Новиков М. А., 1981, с. 194]. Но солидарность может базироваться на отрицательных, неприятных, непродуктивных эмоциях. Описан случай, когда в сурдокамерном эксперименте астенизационно-депрессивное состояние охватило всех трех испытуемых потому, что им показалось, что они отравлены угарным газом. При этом у них возникали все субъективные проявления и поведенческие признаки такого «отравления» [там же[.
Позитивные тенденции общения в группе операторов обнаруживаются при стрессе психофизическими методами задолго до того, как какие-либо изменения характера общения становятся заметными при обычном наблюдении [Носуленко В. Н., 1981 ]. Это свидетельствует в пользу того, что, в частности, активизация позитивных форм общения лежит в основе коллективной деятельности людей. Характер общения в группе влияет на эффективность и надежность деятельности людей при стрессе. Экстремальные условия могут у одних усиливать имеющееся «затрудненное» общение, у других при установившемся положительном или нейтральном общении способствовать «нахождению соответствующих характеру и содержанию совместной деятельности приемов и способов оптимизации делового общения, направленных на предупреждение или преодоление трудностей общения» [Цуканова Е. В., 1981, с. 22] в ссыле с. 148-166.
Конструктивная форма общения в группе, оказавшейся в тяжелых, но долготерпимых экстремальных условиях, возможна при наличии лидера, оправдывающего чаяния окружающих его людей. Они сплачиваются, поддерживая его. При этом формируется иерархический «слой» из членов группы, истово подчиняющихся ведущему лидеру и вместе с тем властно и инициативно подчиняющих его приказам тех, кто оказался «ниже» их, с более низким социальным статусом в стрессовой ситуации. От этого «слоя» командиров зависит успешность и целостность социального сообщества при стрессе. Таким людям, властным помощникам свойственно при стрессе принятие «на себя» ответственности за других людей и ответственности «за себя» не только перед лидером, но и перед «нижестоящими». Эти свойства при конструктивно-стрессовом общении охватывают многих членов социального сообщества. В совместных действиях у них проявляется ощущение дружественности с партнерами по работе и вообще со всеми, кто рядом. Рождается и крепнет чувство «кровного братства». Много лет спустя люди, совместно пережившие стресс в опасных условиях, встречаясь, чувствуют свое «побратимство». Бывают и так, что люди, переживающие мучительный (тем более если еще и позорный) стресс, чуждаются воспоминаний и свидетелей былых событий.
Б. Стрессовая гиперактивность общения, дезорганизующая группу. В экстремальных условиях, перенапрягающих или психотравмирующих многих людей активизируется социально-психологическая активность, отличительной особенностью которой становятся агрессивность, враждебность, обидчивость, склочность людей, если они долго совместно находятся в экстремальных условиях существования. Все это ведет к деструкции, распаду коллектива (группы) на мелкие группки (не больше 3—5 человек) и на одиночек-отщепенцев. Требуются большие, специальным образом организованные усилия, чтобы препятствовать развитию таких дезорганизующих группу тенденций. Рассмотрим общую структуру стрессовой социально-психологической активности, с преобладанием негативных компонентов общения.
В нем, как и при консолидирующем группу стрессе, можно видеть три компонента, но реализующихся противоположным образом. Первый — возникновение у людей склонности к конфронтации с лидером, с лидирующим концептом, с его носителями. Это может проявляться в активном непризнании авторитета руководителя; в нежелании подчиняться приказам; в раздражительности, грубости, вспыльчивости по отношению к людям, желающим общаться и взаимодействовать на работе; в нетерпимости к казавшимся раньше несущественными неоптимальным действиям и личностным особенностям партнеров — доминантов общения.
Второй компонент социально-негативных изменений общения при стрессе — возникновение неприязни к психологическим нагрузкам, связанным с ответственностью за других людей или перед другими людьми. Это ведет к уклонению от ответственности за общее дело, за любое дело, не рассматриваемое как личное.
Третий компонент стрессогенной социальной активности, дезорганизующей группу,— это возникновение в экстремальных условиях у ряда индивидов отчуждения от интересов группы, представления о снижении значимости общих целей и желания замкнуться в кругу личных интересов и дел. Разобщенность интересов членов группы, противопоставление индивидуальных желаний общим целям приводят к конфронтации между членами группы, к ее распаду. У людей возникает представление о большей эффективности индивидуальных, а не совместных путей выхода из экстремальной (опасной, травмирующей, губительной) ситуации.
Следует отметить характерную для стрессовой разобщенности людей застойность их собственных негативных социально-психологических установок и снижение критичности к ним. «Забываются» хорошие качества окружающих людей, затрудняется положительная переоценка сиюминутных обид. При таком течении стресса отношение окружающих людей кажется субъекту опасным для него, требующим защитных или «ответных» агрессивных действий.
Анализ общения между членами производственных бригад на рыбопромысловых базах (РПБ) в ходе многомесячных рейсов без заходов в порты показал, что социально-негативные компоненты общения становятся доминирующими во многих бригадах на пятом—седьмом месяцах плавания. Стрессовый эффект длительной групповой изоляции и скученности усугублялся на РПБ напряженным режимом труда (работа по 12 часов в сутки без освобождения от работы в субботние и воскресные дни). Исследования Ю. М. Стенько, В. Д. Ткаченко и др. показали, что при этом резко снижалась производительность труда и возрастала заболеваемость с широким спектром болезней [Стенько Ю. М.. 1978, 1981; Ткаченко В. Д., 1980 и др.].
Наши исследования людей, принимавших участие в таких рейсах, показали, что в подавляющем большинстве случаев неприязненные отношения между людьми, возникшие в ходе рейса, исчезают, как правило, через две недели после прибытия судна в порт приписки, т. е. «домой». Между тем не только сохраняются, но и часто становятся аффективно выраженными положительные, дружественные взаимоотношения, базирующиеся на воспоминаниях о «приятных», «веселых», «интересных» событиях, происходивших в рейсе. Случаи собственного социально-негативного поведения, имевшие место в рейсе, начинают казаться неуместными, достойными сожаления, неадекватными той ситуации, которая была. Взаимные обиды чаще прощаются, забываются по принципу «Кто старое зло помянет, тому глаз вон!».
В коммунистические времена в СССР было популярно выражение (из кинофильма «Волга-Волга»): «Спасайся — кто может! А кто не может?!», состоящее из двух альтернативных слоганов. Второй из них, казалось бы в шутливой форме, опорочивал первый слоган, призывающий к индивидуальному спасению. Второй слоган подводил людей к представлению об успешности только коллективного спасения. Это был в те времена основной принцип не только управления людьми, но и подавления их индивидуальности, их социально-личностных прав. В разных экстремальных (трудных, тяжелых, мучительных) условиях жизни могут оказаться полезными (спасительными) и сплочение и, напротив, развал, распыление группы. Хотя нужно признать, что в силу эволюционной сущности людей как общественных существ (общественных животных) для них оптимальна групповая сплоченность: в семье, в дружбе, в общении, в этнической диаспоре, в нации, вгосударстве и, может быть, в глобальном сообществе.
Указанные выше разные формы активизации общения в своей основе имеют адаптивное значение. Позитивные способствуют консолидации группы, противостоящей экстремальной ситуации.
Социально-негативные направлены, условно говоря, на разрушение экстремальной среды, опосредованное «ломкой» социума (группы). Адаптивная направленность активизации общения может не осознаваться людьми, у которых она возникает.
Отметим сложность противоречивых влияний на формирование межличностного взаимодействия, которое при стрессе «скатывается» к доминированию консолидирующих или деструк-турирующих группу форм общения. Экспериментально показано, что в зависимости от многих причин (корпоративных тенденций, сложившихся взаимоотношений, социальных и личных установок, конечных целей, мотиваций и т. д.) командная установка на сотрудничество при производственном стрессе в ситуации скученности может приводить к соперничеству (и наоборот) [Быстрицкая А. Ф., Новиков М. А., 1966].
Сходные результаты обнаружены при обследовании производственных групп, члены которых иногда отходят от выполнения официально предписанных типов отношений и взаимных связей [Bave-las А., 1960]. Даже в экспериментальной обстановке крайние формы «чистой» кооперации и «чистой» конкуренции тоже встречаются далеко не всегда, часто межличностные отношения обследуемых носят смешанный характер [Kelly Н. Н., Thibaut J. W. et al., 1962]. Таким образом, необходимо считаться с тем, что тип взаимодействия в группе может не соответствовать оптимальному для выполняемой группой того или иного задания (Новиков М. А., 1981].
Заметим, что используемое в социологии выражение «кооперативный характер (тип) общения» во многом совпадает с нашим понятием «консолидирующее группу общение». Противопоставляемый «кооперативному» «конкурентный характер (тип) общения» не соответствует используемому нами выражению «дезорганизующее группу общение», т. к. «конкурентное общение» может способствовать в конечном итоге консолидации группы, когда конкуренция происходит без эмоционального и делового антагонизма участников общения, стремящихся каждый на своем участке работы к завершению общего дела. И напротив, «конкурентные» взаимоотношения могут приводить к дезорганизации группы, коллектива, когда такие взаимоотношения возникают в борьбе за единоначалие и не исключают асоциальных, аморальных приемов конкурентной борьбы, ведущих к распаду группы.
Психолого-социологический анализ поведения населения (москвичей), попавшего в экстремальные ситуации (взрыв дома на ул. Гурьянова в 1999 г.; захват заложников в театральном центре на ул. Мельникова, на Дубровке, 2002), когда пострадали несколько сот людей, привел психологов-исследователей к таким выводам: «По нашим наблюдениям, — сообщил В. Б. Зотов, — в любой экстремальной ситуации прослеживается утрата характерной черты российской ментальности — утрата альтруизма (или взаимопомощи). Фактором, усиливающим сепаратизм и утрату альтруизма, является информационная напряженность. Средства массовой информации часто усиливают эту неопределенность, сея панику среди людей» [Зотов В. Б., 2005, с. 88].
Подмеченное автором этого сообщения отсутствие альтруизма обусловлено тем, что страдавшие люди не были знакомы друг с другом, и первыми их оборонительными реакциями стали: настороженность, автономность, отстранение от всего нового как потенциально опасного. Иначе говоря, это не было «утратой альтруизма», его проявления еще не сформировались. Наши личные наблюдения и исследования в тех же экстремальных ситуациях установили, что благожелательное отношение и взаимопомощь возникали у пострадавших через 0,5- 1,5 ч после начала экстремального события. Следовательно, надо различать стрессовую деструктивную пассивность общения и еще не сложившиеся конструктивные формы альтруизма в затянувшейся критической ситуации.
Мы не вскрываем здесь сложности всех психологических, социально-психологических, психолого-политических, межэтнических и межконфессиональных процессов, лежащих в основе развития социально-позитивных и социально-негативных форм стрессовой активизации общения, хотя это было бы необходимо для детального анализа методологии управления социальной активностью при стрессе.
В. Социально-деструктивная «вторичная» стрессовая пассивность общения. В группе, продолжительно находящейся в экстремальной обстановке, увеличивается число людей, уклоняющихся от общения, от полноценного, адекватного взаимодействия друг с другом. Среди них и те, кто при стрессе отличались «первичной» пассивностью, и те, кто первоначально были стрессово-активными. Такое угнетение активности общения при долгом, но все же терпимом стрессе можно рассматривать как «вторичную пассивность».
Человек при этом становится не только молчаливее, но и замыкается в себе, в своих занятиях, делах или в их имитации, а то и в безделье. Такие люди отчуждаются от остальных членов группы, не сплачиваясь в новые микрогруппы. И даже если они создают их, то эти группки «упорных молчальников» уклоняются от участия в общегрупповых делах.
Возрастающее число стрессово-пассивных членов уменьшает информационный обмен в группе (в социальном сообществе), снижает значимость социально-ценностных факторов (ответственности, традиций, морали, права и др.). Это ухудшает способность группы противостоять экстремальным факторам. И наряду с другими негативными проявлениями изнурительного дистресса ведет к деструкции группы, к ее распаду как «социального организма».
Долгая стрессовая психо-социальная пассивность может казаться свойством стрессово-травмированной личности. Однако попадая в социально-комфортные условия, такой человек как бы оживает, «расцветает как цветок», который вовремя оросили любовью и пониманием. Такому «цветению» может предшествовать период отторжения предлагаемых дружбы и любви. Но добрая их настойчивость в обычных (не стрессогенных) условиях жизни добьется восстановления нормальной активности общения и хорошего общего состояния у человека, раньше подавленного Стрессом. Возможно, понадобятся медицинские и психотерапевтические приемы и процедуры.
Склонность к общению может снижаться при стрессе и при сравнительно удовлетворительном физическом состоянии и самочувствии членов группы. Это бывает при «интериоризации» мыслительной активности индивидов при их самоуглубленности, различные формы которой характерны для хронического стресса. Интенсивность общения снижается при стрессовой самоотчужденности субъекта, когда для него, казалось бы, снижается значимость собственной персоны и отношения к себе окружающих людей. Человек пренебрегает своим внешним видом, мнением о себе других людей, гигиеной своего тела, регулярным питанием и т. д. Некоторыми исследователями подобное самоотчуждение интерпретируется как форма протеста против стрессогенного социального давления, не всегда полностью осознаваемая субъектом. Такое снижение активности общения при стрессе возможно при сохранности индивидуальной активности поведения, обособившегося субъекта.
«Стресс жизии» с постоянным социально-политическим давлением до какого-то времени может вынуждать к сдержанности (пассивности?) вербального общения. Это успешно «диагностируется» современными компьютерными методами психогерменевтики, создаваемой В. И. Батовым. Он, в частности, выявляет альтернативные тенденции: тревожность — решительность, «мягкотелость» — склонность к лидированию, мужские — женские черты характера. Эти и другие личностные свойства в экстремальной динамике жизни создают сложнейшую картину поведения и общения (Батов В. И., 2002].
Г. Феномен «когнитивного нигилирования».
Исследованиями в условиях групповой относительной изоляции мной был отмечен феномен, названный «когнитивное нигилирование партнера» [Китаев-Смык Л. А., 1983, с. 295]. «У испытуемого появлялась нарастающая неприязнь к партнеру по изоляции. Ее причиной было главным образом своего рода "переполнение", "перегрузка" субъекта информацией разного рода, исходящей от его партнера, при том, что прочая информация из внешнего мира была крайне ограничена и однообразна. Партнер становился не столько ненавистен, сколько нежелателен, избегаем вплоть до того, что испытуемые старались не встречаться взглядами и даже не смотреть друг на друга. Так, для того чтобы взять какой-либо нужный предмет, человек предпочитал не поворачиваться в сторону этого предмета, если при этом его лицо должно было оказаться обращенным к партнеру; он предпочитал достать нужный ему предмет, сделав поворот в противоположную сторону, на значительно больший угол, так, чтобы не увидеть напарника, даже в том случае, когда последний был обращен спиной к поворачивающемуся человеку» [там же].
«Нами было дифференцировано шесть степеней когнитивного нигилирования партнера. Приведем примеры вербализации испытуемыми своего отношения к соседу при разной выраженности данного феномена.
1-я степень: "Все время помню, что не надо заходить на территорию соседа". Актуализация в сознании целесообразности ограничить контакты с партнером;
2-я степень: "Предпочитаю не смотреть в сторону, где сидит сосед". Избегание визуальных контактов;
3-я степень: "Неприятно произносить слова, которые часто говорит сосед". Избегание "вербальной общности";
4-я степень: "Разговаривать с соседом — неприятно, когда приходится — произношу слова с усилием, иногда с запинкой, с заиканием". Нарушение вербального контакта;
5-я степень: "Несколько раз поймал себя на том, что забывал обычные слова, которые часто произносил сосед". Амнестические реакции на партнера по общению;
6-я степень: "Подолгу сосед для меня перестает существовать, хотя при совместной деятельности, как это ни неприятно, приходится вновь и вновь смиряться с его существованием". Возможно периодическое "когнитивное нигилирование" партнера по общению. Действовал принцип: "Глаза б мои на тебя не смотрели!". Дальнейшее развитие этой тенденции чревато возникновением склонности к агрессии как выражению побуждений к реальному нигилированию партнера» [там же, с. 295-296]. Подобный феномен был обнаружен также М. А. Новиковым в сурдокамерных экспериментах.
Д. Суицид как «уход» из стрессовой монотонии общения.
«Агрессия может быть направлена как на других, так и на себя (суицид, самоагрессия, самоубийство). Последнее — это результат стремления уничтожить общение с партнером, с объектом общения (т. е. с избыточностью однообразной монотонной информации, исходящей от партнера по общению) через уничтожение себя — субъекта общения. Такие формы болезненно измененного общения, как некритичная, не вполне контролируемая сознанием агрессивность по отношению к партнерам по общению и суицид, могут возникнуть при нескольких, казалось бы, различных, предшествовавших формах общения:
1) в результате неблагоприятного развития "когнитивного ниги-лирования" партнеров;
2) активизации общения, дезорганизующего группу, при невозможности покинуть группу или "уединиться" в ее структуре. Вероятность попыток "ломки" неприемлемой для субъекта, нетерпимой им формы общения через агрессию в адрес партнеров — участников общения наиболее высока, когда к прочим стрессогенным факторам, обрушившимся на субъекта, присоединяется надругательство над ним, физическое притеснение его со стороны кого-либо из членов группы при участии или попустительстве остальных ее членов. Возникновение в экстремальных условиях у некоторых людей садистских наклонностей рассматривают как стрессогенную патологическую реакцию, направленную на объект, ‘замещающий недостижимый и неустранимый стрессор. Стрессогенная застойность концептуализации мнимого стрессора в случае садистских отношений проявляется в том, что жертва аффективной агрессии, будучи первоначально случайной, в дальнейшем как бы притягивает "мучителя" тем сильнее, чем более некритично актуализируется в сознании последнего антистрессовый эффект замещающей "мнимой борьбы" со стрессором. На основании экспериментальных исследований и анализа
литературы мной были дифференцированы следующие степени стрессогенной агрессивности или депрессивной склонности к суициду.
1-я степень: подобные тенденции полностью, отчетливо не актуализирующиеся в сознании (осознаются позднее); 2-я степень: периодические, неожиданные для себя самого мысли
о возможности агрессии; 3-я степень: постоянные, сдерживаемые мысли об агрессивных актах, воспринимаемые субъектом как несерьезные;
4-я степень: периодическая неспособность сдерживать агрессивные выпады против партнеров по общению (препирательства, ругань и т. е.);
5-я степень: намеренная подготовка осуществления не критически оцениваемых субъектом, т. е. кажущихся ему оправданными и нужными, агрессивных действий в адрес партнеров по изоляции.
Следует отметить, что при стрессе актуализация в сознании возможности или необходимости крайних форм агрессии или самоагрессии (мыслей об убийстве партнера или о самоубийстве) может возникнуть внезапно, неожиданно для субъекта. Причем субъект либо осознает абсурдность этих действий, либо ошибочно признает их необходимыми, неизбежными. Внутреннее побуждение к агрессии может внезапно возникать в состоянии аффективной конфронтации с партнером. Есть сообщения о том, что совершенное насилие снижает уровень стресса у человека, его совершившего, тем "спасая" его от психической стрессогенной травмы. Но какой ценой?» [там же, с. 296-297].
При «вторичном» стрессовом уменьшении активности общения возникает феномен когнитивного нигилирования значимости лидера группы, признаваемых авторитетов. Но нет протеста против них. может не быть и явного уклонения от их власти. Для человека со стрессовой пассивностью общения лидер как бы становится незамечаемым, невидимым, да и сам социально-пассивный человек минимизирует свою «заметность» во всех общих, групповых делах. При этом его автономная деловитость может не уменьшаться.
Когнитивное нигилирование может проявляться ко всем окружающим людям либо дифференцированно: меньше к принадлежащим «своей» группке при почти полном игнорировании всех остальных людей. Такое стрессовое уменьшение активности общения направлено на сохранение своих адаптивных ресурсов (психологических, психофизиологических, биологических), на защиту от опасных контактов со стороны других членов группы, от их претензий и агрессии. При этом, увы, отторгается их помощь и моральная поддержка.