Первые попытки исследования проблемы боевой психологической травмы предприняты во время Великой Отечественной войны, А. Р. Лурия, ставшим в последующем всемирно известным психологом. Но идеологическое нигилирование психологии не позволяло в должной мере развивать психологическое обеспечение нуждающихся в нем людей во время ВОВ и в последующие мирные годы. Тем не менее, уже в военные годы появились сообщения о боевых психологических травмах, неизлечимых в боевых условиях (Китаев-Смык Л. А.,2009).
Признаки стрессового кризиса третьего ранга с активизацией «болезневидных» вегетативных стрессовых реакций были установлены Л. А.Китаевым-Смык во время активных боевых действий в Чечне с января по апрель 1994 г. как следствие нарастания вторичной стрессовой эмоционально-поведенческой пассивности и быстрого перехода стрессового кризиса второго ранга в более глубокую стадию. Такая стрессовая активизация вегетатики ведет к реальным заболеваниям внутренних органов, «болезням стресса», – воспалению легких, гастриту, осложненным гриппом, тяжелым фурункулезом, нервно-психическими расстройствами. Многие из них после излечения вернулись в строй и были «вынуждены», участвуя в затяжных боях, вновь оказаться в состоянии стрессового кризиса третьего ранга, т. е. пораженными «болезнями стресса» Такое течение «болезней стресса» это уже вегетативные проявления смертоносного (квазисуицидального) стрессового кризиса четвертого ранга, развившегося, минуя стрессовый кризис второго ранга, когда защитно-стрессовое пассивное поведение сопровождается всего лишь ощущением болезненной слабости и, минуя стрессовый кризис третьего ранга, когда болезненные процессы еще не становятся смертельно опасными (Китаев-Смык Л. А.,2009).
Автором было установлено, что продолжительное участие в боях вызывало стрессовую трансформацию поведения многих солдат. Многие в ходе боев, стремясь к победе и выживанию, стали психологически ориентированными на жизнь, что можно считать конструктивными изменениями. Их поведение отличалось адекватностью опасности, но смерть не ввергала их в уныние, убивать стало привычным. Они охотно следили за оружием, овладевали новыми (для них) его видами, были более опрятны и дисциплинированнее, чем другие, более надежны в боях. Офицеры стали называть из «старичками».
Недавнее, довоенное прошлое для них оставалось близким, хотя они себя чувствовали очень изменившимися. За короткий срок произошла переоценка ценности жизни, цели, мотиваций. Думая о будущем, «старички» видели себя семейными, с детьми при условии всеобщего и мирного благополучия. Говоря о прошлом, сожалели о юношеском порочном своем легкомыслии.
На основании шестилетних результатов исследований в зоне военных действий Л. А Китаев-Смык (1995а, б; 1996 а; 2001) выделил два вида психологической организации конструктивного поведения:
– первый в относительно спокойной обстановке, способствующий оптимизации нескольких различных одновременно существующих у человека побуждений с нахождением, в конечном итоге, разумного компромисса между собой с оптимальным, конструктивным решением;
– второй в остро критической ситуации, когда остается одно побуждение, подавившее все соперничающие с ним мотивы. «Побудительный» мотив может быть конструктивным. Но может, напротив, «организовать» деструктивное, разрушительное, поведение, которое можно рассматривать как изменение поведения и личностных особенностей, приобретенное ходе жестоких боев. Солдаты становятся менее приспособленными к боевой обстановке, чем они были, прибыв на фронт.
При изучении способности к адаптации, Л. А Китаев-Смык установил несколько психологически деструктивных типов солдат. Ученый считает, что говорить о дезадаптации. т. е. разрушение привычности к боевой обстановке, в данном случае нет оснований, так как у них не было адаптированности.
Главная особенность солдат со стрессовыми реакциями депрессивного типа – доминанта страха, ставшим мучением, тоской, стыдом из-за страха своей смерти, своих преступлений. Он и днем, и во сне, в сновидениях ужаса, которые будят и не выходят из памяти и днем, путаясь с военной реальностью. У этих солдат лица «убитых горем» из-за снижения тонуса лицевых мышц. Особенно этому подвержены нижние окологлазья. Из-за мышечной атонии возникает внешнее проявление «опечаленности». Снижение мышечного тонуса тела это поникшие плечи, ссутулившиеся спины, нетвердый шаг. Прошлое становится нереальным, важными становятся отрешенность, отчужденность от прошлого и от будущего, потеря моральной опоры на них. Побудительным становится компенсаторно-агрессивный мотив. Таких солдат другие солдаты и офицеры, и сами они себя называют «сломавшимися». По их мнению, главными чертами таких солдат становятся апатичность, безынициативность и даже недомыслие. Подобное реактивное сужения сознания, недоосознавания всего того, что так травмирует душу, подробно описано Эрнстом Кречмером как психотравматическая, истероидная псевдодеменция (Кречмер Э., 1928;. Кривицкая Г. Н., 1964). Недомыслие, недобытие спасает психику от того, чтобы быть разрушенной ужасом смерти. Псевдорегресс, исчезающий в спокойной, мирной обстановке, спасает психику солдата, подменяя опасную деструкцию личности.
Существует несколько подходов к установлению картины трансформации психики солдат в условиях «военного стресса». Но нам представляется интересным взгляд Л. А.Китаева-Смык, посвятившего годы на исследование «военного стресса».
Интересен феномен «бегства в пустой окоп» «сломавшихся» солдат, описанный ученым с позиции зооантропологического подхода. Здесь проявляются сложные циклические процессы душевной трагедии солдата. «Сломавшийся» уходит в пустой окоп, в пустое поле, в ночь. Псевдодеменция, возникшая у него в ходе войны, не спасает его от страха за сотоварищей-солдат, которые гибли и могут погибнуть из-за его нерасторопности, боевого несовершенства. Смутный страх-стыд перед собою, товарищами, для которых, по его мнению, он становится опасным, изгоняет его из «стаи». Наряду с этими чувствами проявляется своего рода биологический «общественный ужас смерти», т. е. жуткая боязнь гибели своей стаи, без которой ты, стадная особь, не выживешь. Страх особи, не способной прожить без стаи и обреченной одиночеством на смерть гонит «сломавшегося» обратно к своим товарищам, где он чувствует себя частью «стаи», обретает надежду на жизнь среди «своих». Возвратиться его подгоняет и страх прослыть дезертиром, т. е. новый позор, больший, чем тот, от которого он бежал недавно (Китаев-Смык Л. А., 2009).
Объяснить столкновение потребностей в уединении и в социализации можно сложнейшими процессами, происходящими при стрессе в нейрональных системах головного мозга (EsserA. H., 1973.).
Феномен «бегства в пустой окоп» может иметь иное объяснение. В условиях монотонной однообразности обстоятельств, закрытости общества, многие люди накапливают агрессивность, способную «политься через край» в виде злобных поступков. Необходимость находиться все время все на виду друг у друга толкает людей, даже тех, кто способен к наивысшему самообладанию, к припадкам (Трошев Г. Н., 2001). Такие состояния, «взаимное бешенство», известны как «полярная болезнь», «экспедиционное бешенство» в изолированных группах, эксцессы «дедовщины» при изоляции в казарме или в маленьком гарнизоне. Конрад Лоренц писал, что в подобных ситуациях, «…накопление агрессии тем более опасно, чем лучше знают друг друга члены данной группы, чем больше они друг друга понимают и любят… Человек на мельчайшие жесты своего лучшего друга стоит тому кашлянуть или высморкаться отвечает реакцией, которая была бы адекватна, если ему дал пощечину пьяный хулиган» (Лоренц К., 1994.). В такой ситуации сидение в пустом окопе может быть временным отдыхом от надоевших друзей.
Вытеснение, «сброс», своей агрессивности, возможны, при стрельбе по противнику, иногда даже ненужной, что, как боевое поведение, считается вполне конструктивным при «окопном стрессе». Прекращения длительной изоляции через короткий срок устраняет взаимную неприязнь.
Солдаты со стрессовыми реакциями гебоидного типа («Гебо» греческая богиня юности, «оидеус» похожий, лат.), которые постоянно были склонны шутить, как правило, не к месту и невпопад в военной среде называют «дурашливыми». Возможно, это элементы «синдрома Ганзера» (погружение в детство). Как правило, они не вникают в смысл вопросов, не отвечают на них подробно, пытаясь шутить о чем-то своем, уходя от вопросов об их прошлом и будущем, о доме, о смерти, врагах и друзьях. Настойчивые попытки расспрашивать гебоидных способны вводить их ненадолго в угрюмость, задумчивость. Но это еще не болезнь. Гебоидные солдаты были в ее преддверии, в реактивном состоянии, защитительно реагируя на непереносимую обстановку войны.
Китаев Л. А. рассматривает гебоидные реакции также с позиции зооантропологии. В животном мире инфантильное, одитячивающееся, поведение служит демонстрацией своей подчиненности и просьбой пощады у более сильного соперника, который, в ответ рефлекторно может оказывать покровительственное отношение
Радостная шутливость (квазирадость) солдат с гебоидным поведением как бы призывает победителя признать жертву своим вассалом, пленным помощником, а не мстить, не убивать ее. Уместные шутки, юмор в экстремальной ситуации могут эффективно снимать стрессовое эмоциональное напряжение. Псевдодебильность, псевдорегресс личности, порождающие беспредельную «дурашливость», легкомыслие, неадекватность под огнем противника, может в определенных условиях обречь солдат с гебоидными проявлениями военного стресса или их товарищей на быструю гибель в виде бесполезной жертвы. «Дурашливое» поведение солдата, как правило, развивается как функциональное состояние, проходящее после исчезновения экстремально-критической обстановки, что отличает его от гебофренного психопаталогического состояния
По мнению Л. А.Китаева-Смык самыми опасными для окружающих, самих себя, признаются солдаты со стрессовыми реакциями брутального типа. Застойная, брутальная (англ., фр. brutal – грубый) злобность толкает их на совершение в стрессовой экстремальной обстановке таких гиперагрессивных действий по отношению к другим воинам и местному безоружному населению, пленным, что сослуживцы в своей среде называют таких солдат «остервеневшими», «озверевшими».
У большинства солдат, принимающих участие в боевых действиях, экстренная мобилизация военных навыков во время боевой обстановки, как правило, порождает вспышки злобы, агрессивности, что характерно для нормального проявления комплекса стрессовой активности) они ускоряют, усиливают реакции на опасность и служат повышению эффективности боевых действий.
Завершение экстремальной ситуации порождает вторую фазу этого стрессового комплекса с характерными триумфом, игнорированием («вытеснением» из сознания) неприятных воспоминаний о поверженных противниках, а, иногда, со злобной радостью, граничащей с садизмом, жестокостью мщения за прошлый страх. Но, в любом случае, процесс переживания боя становится завершенным.
Для застойной агрессии «остервеневших» боевые эмоции могут болезненно застопориваться на этапе агрессивной злобности, неадекватно подавляя другие, более уместные эмоции, когда боя уже нет. По мнению Л. А.Китаева-Смык при этом в психике таких солдат застойно продолжается сражение, но реального противника подменяет укоренившийся ужас смерти: образы смертельных мучений друзей, несущих смерть врагов и страха за свое бренное тело, готовое испытать боль смертельного ранения. Эта внутренняя, душевная борьба, постоянная «раздражительная злобность» истощают психику солдат, ведут к психопаталогии, необходимости лечения. Чрезмерная злобность, мешающая солдатам брутального типа трезво осмыслить ситуацию, вовремя укрыться от огня противника, делает их легкой жертвой для пули противника (Китаев-Смык Л. А., 2009).
Галлюциноидные и бредоподобные и шизоидные проявления военного стресса возникают в условиях боевой неопределенности, изнурения войной. Как правило, подобные состояния развиваются на фоне дефицита конкретной информации об опасности, в условиях сильного боевого эмоционально-интеллектуального напряжения. Причинами фронтовой стрессовой шизоидности, по мнению исследователей, могут стать и монотония кровопролитных боев, врожденная предрасположенность изнуренной боями психики солдат и офицеров (Китаев-Смык Л. А., 2009). С исчезновением давления военного стресса галлюциноидные симптомы, которые можно рассматривать как элемент реактивного состояния, исчезали, также как ничем не оправданная, непроходящая злоба или нетерпимо болезненная обида на весь мир.
Многочисленные результаты изучения психотравм в ходе войн XX века подтверждают исследования в зоне боевых действий в Чечне, проводимые в течение нескольких лет Л. А.Китаевым-Смык.
Современная медико-психологическая оценка психологических расстройств в зонах военных действий неутешительна. Данных изучения психологических реакций советских, (затем российских) солдат во время боевых действий в Афганистане и Чечне показали, что потери психологического и психиатрического профиля достигали соотношения 1: 3 к боевым, санитарным потерям. Это прямое доказательство того, что в современных войнах боевая психическая травма значительно влияет на боеспособность частей и подразделений. Хронический, боевой эмоциональный стресс в ходе «афганской войны» способствовал появлению психических расстройств у многих солдат и офицеров, что проявлялось тревожно-депрессивным, агрессивно-эксплозивным и алкогольно-наркотическим типами реагирования, с возрастанием риска общественно-опасного и суицидального поведения» (Литвинцев СВ., 1994).