Итак, в наших экспериментах с кратким гравиинерционным стрессором (исчезновением силы тяжести) алекситимия ненадолго возникала после невесомости только у «пассивных тошнотиков», но ее не было у стрессово-активных людей во время и после короткого стресса в невесомости. Что же— они совсем не нуждаются в ней, как процедуре «уклонения» от стрессового дискомфорта? Нет. Алекситимия возникала и у них, но только при длительном изнуряющем гравиинерционном стрессе, когда их первичная активность сменялась вторичной пассивностью (подробнее об этом ниже). Это было обнаружено, когда некоторые испытуемые — участники экспериментов в невесомости — были привлечены нами к исследованиям многосуточного, многоиедель-ного стресса в непрерывно вращающейся квартире-центрифуге (в стенде «Орбита»).
В начале этих экспериментов одни испытуемые становились стрессово-активными, у других диагностировалась первичная стрессовая пассивность. Стрессовый кризис первого ранга («аларм-реакция»), так изменявший поведение людей, длился не долее полутора часов. Потом у всех испытуемых нарастала пассивность. Ее причина — неприятное болезненное состояние — «неопределенный (неопределяемый словами) дискомфорт». Это была вторичная стрессовая пассивность, сопровождавшаяся затруднениями словесного описания своих эмоций и переживаний. Испытуемые долго обдумывали, потом кратко сообщали, что им «плохо на душе и в теле», «муторно, не знаю, как описать», «неприятно в затылке, в животе, не помню, как началось, терпеть надо» (из отчетов испытуемых). Ретроспективно можно с уверенностью полагать, что это были проявления алекситимии (во время проведения нами этих экспериментов в 60-х гг. XX в. термина «алекситимия» еще не существовало.) [Китаев-Смык Л. А., Галле P. P., Клочков A. M., Гаврилова Л. Н., Устюшин Б. В., Хилемский Э. И., Бирюков В. А., Мухин В. Х., Фролова Л. И., 1969, с. 286-288: Китаев-Смык Л. А., Галле P. P., Гаврилова Л. Н., Елкина Л. Г., Устюшин Б. В., с. 197-199; Галле P. P., Емельянов М. Д., Китаев-Смык Л. А., Клочков A. M., 1974, с. 53-60; Китаев-Смык Л. А. 1983 и др.].
Более тягостным неопределенный дискомфорт был у тех, кто поначалу при «аларм-реакции» оказывался стрессово-активным, радостно-возбужденным. Их алекситимия была более заметной. Последующая защитная активизация вегетатики у них проявлялась в форме сердечно-сосудистых кризов, повышения артериального давления, т. е. как накопление нереализуемой готовности к агрессии либо бегству. Напомним, что эти испытуемые, участвуя в авиационных полетах с режимами кратковременной невесомости, отличались активизацией эмоционально-поведенческих реакций и полным отсутствием алекситимии. Они были «активными пугливыми весельчаками». По мнению B. C. Ротенберга, «не исключено, что здесь срабатывает эффект контраста — беспомощность может острее переживаться теми, у кого совсем нет опыта этого состояния» [Ротенберг B. C., 2006].
У испытуемых, которые были при «аларм-реакции» первично стрессово-пассивными, защитная активизация вегетатики проявлялась в виде тошноты, всегда заканчивавшейся рвотой, т. е. «извержением врага из своей утробы». Благодаря такой «победе» мучительный дискомфорт и алекситимия у этих «пассивных тош-нотиков» ненадолго уменьшались.
Существует обширная научная литература, описывающая «болезнь укачивания-укручивания» с ее вегетативными прояв лениями (тошнота, рвота, потливость, артериальная гипотензия и гипертензия и пр.) и психологическими реакциями (чувство обшей слабости, головная боль, психическая депрессия и пр.). Это «болезневидное состояние», т. е. эту форму дистресса называют «кинетоз» («болезнь» из-за несвойственных человеку движений, перемещений) (см. подробнее в гл. 3). Мною предложено рассматривать «болезни стресса» как стрессовыей кризис третьего ранга [Китаев-Смык Л. А., 2001].
В многонедельных экспериментах в квартире-центрифуге нами (совместно с P. P. Галле и Л. Н. Гавриловой) были обнаружены и градуированы пять ступеней нарастания «неопределенного дискомфорта» у испытуемых при дистрессе-кинетозе. Если на первой ступени испытуемым (по их отчетам) было всего лишь «как-то муторно на душе», «неприятная вялость в теле», «говорить-то об этом нечего», то при третьей — они уже с нежеланием подбирая слова, сообщали об «очень неприятной тошноте в голове» (обычной тошноты и рвоты у первоначально стрессово-активных не было), «голова забита мятой бумагой и тело, особенно шея, больные, деревянные», «слова, как булыжники, укладываю» и т. п. Первично стрессово-пассивные («пассивные тошнотики») с трудом говорили: «вырвал все тело изнутри», «после рвоты мучение внутри осталось».
Вторая и четвертая ступени носили промежуточный характер.
При пятой ступени неопределенного дискомфорта, предельной по нашим тогдашним представлениям, нетерпимо-болезненные осознание и ощущение действительности (текущего момента) сужалось на желании «все прекратить». Испытуемые приближались к необсуждаемой ими, но непременной потребности в суициде. Следовательно, это было уже запредельным стрессовым кризисом, уничтожающим субъекта стресса. На пятой степени дискомфорта только мысленные поиски слов испытуемыми, если их к этому понуждали, тем более произнесение слов, описывающих их самочувствие, были «телесно-болезненными», отдавались усилением «нестерпимой неприятности во всем теле и на душе».
Инициаторы этих исследований Л. А. Китаев-Смык (К.), P. P. Галле (Г.) (первично стрессово-активные) и В. А. Корсаков (К.) («пассивный тошнотик») позволяли только самим себе под контролем коллег доходить до пятой, суицидоопасной ступени «неопределенного дискомфорта».
Телесный и душевный дискомфорт, который ощущали испытуемые при дистрессе-кинетозе во время длительного вращения, сопровождался признаками алекситимии. Испытуемым с каждыми сутками было все труднее рассказывать о содержании и эмоциональной окраске своих переживаний. Письменные отчеты испытуемых и их дневниковые записи также становились очень лаконичными, безэмоциональными, теряли образность, имевшуюся до развития дистресса-кинетоза. Спустя полтора месяца после окончания эксперимента с многонедельным вращением испытуемый К. смог достаточно подробно описать то, что чувствовал: «…не то чтобы не было слов для описания переживаний, но была какая-то скудная картина ощущений, хотя они были мощные и крайне неприятные. Все эти противные чувства были безликими и, главное, не сравнимыми ни с чем. Вдумываться в них, пытаться прочувствовать, чтобы описать (этого требовали врачи-психологи), было невозможно и не хотелось, потому что еще невыносимее становилось на душе, и во всем теле усиливалась телесная тоска. И как-то не думалось о том, чтобы кончилось это безобразие, потому что все во мне сосредоточилось на текущем времени, на том, что еще будет в эту минуту, в этот день» (из отчета испытуемого К.).
Ни в одном из экспериментов с длительным вращением испытуемых, изолированных в квартире-центрифуге, ни один из них не отказался от дальнейшего участия в эксперименте, не проявил явного протеста против вовлечения в трудоемкие и крайне неприятные исследования. Они продолжались до восьми часов в сутки. Конечно, важным фактором принуждения к участию в них было финансовое вознаграждение. Однако замечено, что дистресс из-за длительной многонедельной, напряженной монотонии «укачивания-укручивания», психотравмировавший испытуемых, создавал у них психологический комплекс рабской покорности при стрессе. При этом «тающие силы были направлены на то, чтобы пережить текущую минуту, перетерпеть очередное испытание, этот день, следуя его уже привычному, хотя и тягостному распорядку, чтобы пережить текущий момент без новизны, без пиковых усилий, без протеста и неповиновения» (из отчета, написанного испытуемым Г. спустя полтора месяца после участия во многонедельном эксперименте с непрерывным вращением).
Возможны разновидности алекситимии, но та, что возникала при длительном мучительном дистрессе-кинетозе, проявлялась в неспособности людей выражать свои чувства, однако чувства эти были хотя и неопределимыми, но очень сильными.